Неточные совпадения
— Этой науки, кажется, не ты одна не знаешь. По-моему, жить надо как живется; меньше говорить, да больше делать, и еще больше думать; не быть эгоисткой, не выкраивать из всего только одно свое положение, не обращая внимания
на обрезки, да, главное
дело, не лгать ни себе, ни людям. Первое
дело не лгать. Людям ложь вредна, а себе еще вреднее. Станешь лгать себе, так всех обманешь и
сама обманешься.
— Что вы, в
самом деле, все
на меня? — вспыльчиво сказала долго сдерживавшаяся Лиза.
— Переломить надо эту фанаберию-то. Пусть раз спесь-то свою спрячет да вернется к мужу с покорной головой. А то — эй, смотри, Егор! —
на целый век вы бабенку сгубите. И что ты-то, в
самом деле, за колпак такой.
Правду говоря, однако, всех тяжеле в этот
день была роль
самого добросердого барина и всех приятнее роль Зины. Ей давно смерть хотелось возвратиться к мужу, и теперь она получила разом два удовольствия: надевала
на себя венок страдалицы и возвращалась к мужу, якобы не по собственной воле, имея, однако, в виду все приятные стороны совместного житья с мужем, которыми весьма дорожила ее натура, не уважавшая капризов распущенного разума.
На дворе рано осмерк
самый сердитый зимний
день и немилосердно била сухая пурга.
«А любовь-то, в
самом деле, не
на уважении держится… Так
на чем же? Он свою жену любит. Вздор! Он ее… жалеет. Где любить такую эгоистичную, бессердечную женщину. Он материалист, даже… черт его знает, слова не придумаешь, чтό он такое… все отрицает… Впрочем, черт бы меня взял совсем, если я что-нибудь понимаю… А скука-то, скука-то! Хоть бы и удавиться так в ту же пору».
На другой же
день по приезде Женни он явился под руку с своей Лурлеей и отрекомендовал ее как девицу, с которой можно говорить и рассуждать обо всем
самой просвещенной девице.
В одиннадцать часов довольно ненастного зимнего
дня, наступившего за бурною ночью, в которую Лиза так неожиданно появилась в Мереве, в бахаревской сельской конторе,
на том
самом месте,
на котором ночью спал доктор Розанов, теперь весело кипел не совсем чистый самовар. Около самовара стояли четыре чайные чашки, чайник с обделанным в олово носиком, молочный кубан с несколько замерзшим сверху настоем, бумажные сверточки чаю и сахару и связка баранок. Далее еще что-то было завязано в салфетке.
«В
самом деле, может быть, что-нибудь спешное», — подумала тогда Женни и не обратила
на это никакого внимания.
— Туда же, к государю! Всякую этакую шушвару-то так тебе пред государя и представят, — ворчала Абрамовна,
раздевая Лизу и непомерно раздражаясь
на докторшу. — Ведь этакая прыть! «К
самому царю доступлю». Только ему, царю-то нашему, и
дела, что вас, пигалиц этаких, с мужьями разбирать.
—
Дело у каждого из нас
на всяком месте, возле нас
самих, — и, вздохнув гражданским вздохом, добавил: — именно возле нас
самих,
дело повсюду, повсюду
дело ждет рук, доброй воли и уменья.
Зарницын женился
на Кожуховой — это
дело самое обыкновенное.
То Арапов ругает
на чем свет стоит все существующее, но ругает не так, как ругал иногда Зарницын, по-фатски, и не так, как ругал
сам Розанов, с сознанием какой-то неотразимой необходимости оставаться весь век в пассивной роли, — Арапов ругался яростно, с пеною у рта, с сжатыми кулаками и с искрами неумолимой мести в глазах, наливавшихся кровью; то он ходит по целым
дням, понурив голову, и только по временам у него вырываются бессвязные, но грозные слова, за которыми слышатся таинственные планы мировых переворотов; то он начнет расспрашивать Розанова о провинции, о духе народа, о настроении высшего общества, и расспрашивает придирчиво, до мельчайших подробностей, внимательно вслушиваясь в каждое слово и стараясь всему придать смысл и значение.
Обстоятельства делали sous-lieutenant'a владыкою жизни и смерти в местности, занятой его отрядом. Он
сам составил и
сам конфирмовал смертный приговор пастора Райнера и мог в один
день безответственно расстрелять без всякого приговора еще двадцать человек с тою короткою формальностью, с которою осудил
на смерть молодого козленка.
И все опять тихо; шепот совсем не слышен, и Райнер только отличает тихий голос Телля: «Я не пойду
на Рютли. Рассуждайте
сами, а если вам понадобится
дело, тогда зовите меня».
— К воскресным школам! Нет, нам надо
дело делать, а они частенько там… Нет, мы
сами по себе. Вы только идите со мною к Беку, чтоб не заподозрил, что это я один варганю. А со временем я вам дам за то кафедру судебной медицины в моей академии. Только нет, — продолжал он, махнув весело рукою, — вы неисправимы. Бегучий господин. Долго не посидите
на одном месте. Провинция да идеализм загубили вас.
В Полиньке некоторые губернские власти приняли участие, наскоро свертели передачу ее гостиницы другому лицу, а ее
самоё с ребенком выпроводили из города. Корнету же Калистратову было объявлено, что если он хоть мало-мальски будет беспокоить свою жену, то немедленно будет начато
дело о его жестоком обращении с нею и о неоднократном его покушении
на жизнь ребенка.
— Спасибо ей, — сказал Розанов и в
самом деле поцеловал картину,
на которой долго лежали ручки Женни.
Помада смотрит
на дымящиеся тонким парочком верхушки сокольницкого бора и видит, как по вершинкам сосен ползет туманная пелена, и все она редеет, редеет и, наконец, исчезает вовсе, оставляя во всей утренней красоте иглистую сосну, а из-за окраины леса опять выходит уже настоящая Лиза, такая, в
самом деле, хорошая, в белом платье с голубым поясом.
Я
сам нищ и убог
на всех пунктах, так мне бы нечего их оспаривать: пусть
делят чертковский дом, авось и мне уголочек бы какой-нибудь достался; пусть.
На основании новых сведений, сообщенных Ольгою Александровною о грубости мужа, дошедшей до того, что он неодобрительно относится к воспитанию ребенка, в котором принимали участие
сами феи, — все нашли несообразным тянуть это
дело долее, и Дмитрий Петрович, возвратясь один раз из больницы, не застал дома ни жены, ни ребенка.
Одевшись, Розанов вышел за драпировку и остолбенел: он подумал, что у него продолжаются галлюцинации. Он протер глаза и, несмотря
на стоявший в комнате густой сумрак, ясно отличил лежащую
на диване женскую фигуру. «Боже мой! неужто это было не во сне? Неужто в
самом деле здесь Полинька? И она видела меня здесь!.. Это гостиница!» — припомнил он, взглянув
на нумерную обстановку.
— Да что это, однако, за вздор в
самом деле, — сказал со слезами
на глазах старик. — Я тебе приказываю…
Вечером, под
самый день свадьбы, из губернского города приехала сестра Феоктиста с длинным ящиком, до крайности стеснявшим ее
на монастырских санях.
— Нет, вы теперь объясните мне: согласны вы, чтобы гробовщики жили
на одном правиле с столярями? — приставал бас с другой стороны Лизиной комнаты. — Согласны, — так так и скажите. А я
на это ни в жизнь, ни за что не согласен. Я
сам доступлю к князю Суворову и к министру и скажу: так и так и извольте это
дело рассудить, потому как ваша
на все это есть воля. Как вам угодно, так это
дело и рассудите, но только моего
на это согласия никакого нет.
Прошло два года.
На дворе стояла сырая, ненастная осень; серые петербургские
дни сменялись темными холодными ночами: столица была неопрятна, и вид ее не способен был пленять ничьего воображения. Но как ни безотрадны были в это время картины людных мест города, они не могли дать и
самого слабого понятия о впечатлениях, производимых
на свежего человека видами пустырей и бесконечных заборов, огораживающих болотистые улицы одного из печальнейших углов Петербургской стороны.
Лиза с
самого приезда в Петербург поселилась с Бертольди
на небольшой квартирке. Их скоро со всех сторон обложили люди
дела. Это была
самая разнокалиберная орава. Тут встречались молодые журналисты, подрукавные литераторы, артисты, студенты и даже два приказчика.
Егор Николаевич Бахарев, скончавшись
на третий
день после отъезда Лизы из Москвы, хотя и не сделал никакого основательного распоряжения в пользу Лизы, но, оставив все состояние во власть жены, он, однако, успел сунуть Абрамовне восемьсот рублей, с которыми старуха должна была ехать разыскивать бунтующуюся беглянку, а жену в
самые последние минуты неожиданно прерванной жизни клятвенно обязал давать Лизе до ее выдела в год по тысяче рублей, где бы она ни жила и даже как бы ни вела себя.
Райнер получал очень хорошие деньги. Свою ферму в Швейцарии он сдал бедным работникам
на самых невыгодных для себя условиях, но он личным трудом зарабатывал в Петербурге более трехсот рублей серебром в месяц. Это давало ему средство занимать в одной из лучших улиц города очень просторную квартиру, представлявшую с своей стороны полную возможность поместиться в ней часто изменяющемуся, но всегда весьма немалому числу широких натур, состоявших не у
дел.
Белоярцев приобретал все более силы и значения. Получив в свои руки деньги, он вдруг развернулся и стал распоряжаться энергически и самостоятельно. Он объездил город, осмотрел множество домов и, наконец, в один прекрасный
день объявил, что им нанято прекрасное и во всех отношениях удобное помещение. Это и был тот
самый изолированный дом
на Петербургской стороне, в котором мы встретили Лизу.
— Так вот, господа, — начал Белоярцев, — вы
сами видите
на опыте несомненные выгоды ассоциации. Ясное
дело, что, издержав в месяц только по двадцати пяти рублей, каждый из нас может сделать невозможные для него в прежнее время сбережения и ассоциация может дозволить себе
на будущее время несравненно большие удобства в жизни и даже удовольствия.
Несколько позже, когда я уже успел освободиться из-под влияния того предубеждения, которое развилось у меня относительно вас, — несколько позже, положив руку
на сердце, я мог уже беспристрастнее взглянуть
на дело и, следовательно, быть строже и к
самому себе; я пришел к тому заключению, что выказывать свои личные желания относительно другого никто из нас не вправе, тем более если эти желания клонятся к удалению одного из членов.
С тех пор как Лиза, по поводу болезни Райнера, только числилась в Доме и показывалась там лишь гостьею, здесь в
самом деле водворилось гораздо более тишины и согласия,
на что Белоярцев и не пропускал случая обращать внимание своих сожителей.
— У-у! и боже мой! Съесть он готов тебя
на этом
на самом месте. Настоящий вот как есть турка. Сейчас тебе готов башку ссечь. А ты иль
дело к нему имеешь? — расспрашивал Белоярцева дворник.
Он отказался от небезопасного намерения похитить генеральскую дочь и даже перестал отвечать ей
на полученные после этого три письма; но задумал сделаться в
самом деле наставником и руководителем русских женщин, видящих в нем, по словам незнакомки, свой оплот и защиту.
Лиза согласилась уполномочить Розанова
на переговоры с бароном и баронессою Альтерзон, а
сама, в ожидании пока
дело уладится,
на другой же
день уехала погостить к Вязмитиновой. Здесь ей, разумеется, были рады, особенно во внимание к ее крайне раздраженному состоянию духа.
— Ну, это мы увидим, — отвечал Розанов и, сбросив шубу, достал свою карточку,
на которой еще прежде было написано: «В четвертый и последний раз прошу вас принять меня
на самое короткое время. Я должен говорить с вами по
делу вашей свояченицы и смею вас уверить, что если вы не удостоите меня этой чести в вашем кабинете, то я заговорю с вами в другом месте».
— Я, брат, точно, сердит. Сердит я раз потому, что мне дохнуть некогда, а людям все пустяки
на уме; а то тоже я терпеть не могу, как кто не
дело говорит. Мутоврят народ тот туда, тот сюда, а
сами, ей-право, великое слово тебе говорю, дороги никуда не знают, без нашего брата не найдут ее никогда. Всё будут кружиться, и все сесть будет некуда.