Неточные совпадения
Три года продолжалось ее светское течение, два года за нею ухаживали, искали ее внимания и ее
руки, а
на третий она через пятые
руки получила из Петербурга маленькую записочку от стройного гвардейского офицера, привозившего ей два года назад букет от покойного императора.
Сбоку матери Агнии стоит в почтительной позе Марина Абрамовна; сзади их, одною ступенькою выше, безответное существо, мать Манефа, друг и сожительница игуменьи, и мать-казначея, обе уж пожилые женщины.
На верху же крыльца, прислонясь к лавочке, стояли две десятилетние девочки в черных шерстяных рясках и в остроконечных бархатных шапочках. Обе девочки держали в
руках чулки с вязальными спицами.
— Славная какая! — произнесла она, отодвинув от себя Гловацкую, и, держа ее за плечи, любовалась девушкою с упоением артиста. — Точно мать покойница: хороша; когда б и сердце тебе Бог дал материно, — добавила она, насмотревшись
на Женни, и протянула
руку стоявшему перед ней без шапки Никитушке.
— Экипаж
на житный двор, а лошадей в конюшню! Тройку рабочих пусть выведут пока из стойл и поставят под сараем, к решетке. Они смирны, им ничего не сделается. А мы пойдемте в комнаты, — обратилась она к ожидавшим ее девушкам и, взяв за
руки Лизу и Женни, повела их
на крыльцо. — Ах, и забыла совсем! — сказала игуменья, остановясь
на верхней ступеньке. — Никитушка! винца ведь не пьешь, кажется?
— Давно мы не видались, детки, — несколько нараспев произнесла игуменья, положив
на колени каждой девушке одну из своих белых, аристократических
рук.
Священническая дочь приняла из-под шали Ольги Сергеевны белую кошку и положила ее
на свои
руки.
Гловацкая отгадала отцовский голос, вскрикнула, бросилась к этой фигуре и, охватив своими античными
руками худую шею отца, плакала
на его груди теми слезами, которым, по сказанию нашего народа, ангелы божии радуются
на небесах. И ни Помада, ни Лиза, безотчетно остановившиеся в молчании при этой сцене, не заметили, как к ним колтыхал ускоренным, но не скорым шагом Бахарев. Он не мог ни слова произнесть от удушья и, не добежав пяти шагов до дочери, сделал над собой отчаянное усилие. Он как-то прохрипел...
Бахарев стоял
на коленях
на пыльной дороге и целовал дочернины
руки, а Лиза, опустившись к нему, целовала его седую голову.
Женни вынула еще одну птичку, и еще одну, и еще одну.
На ее лице выражалось совершенное, детское счастье, когда она следила за отлетавшими с ее
руки перепелами.
Вот и Ипполит наш, и Звягина сын, и Ступин молодой — второй год приезжают такие мудреные, что гляжу, гляжу
на них, да и
руки врозь.
— Да чем же вам более заниматься
на гулянках, как не злословием, — отвечал доктор, пожимая мимоходом поданные ему
руки. — Прошу вас, Петр Лукич, представить меня вашей дочери.
Радикальничать, так, по-моему, надо из земли Илью Муромца вызвать, чтобы сел он
на коня ратного, взял в могучие
руки булаву стопудовую да и пошел бы нас, православных, крестить по маковкам, не разбирая ни роду, ни сану, ни племени.
Заслышав по зале легкий шорох женского платья, Бахарев быстро повернулся
на стуле и, не выпуская из
руки стакана, другою
рукою погрозил подходившей к нему Лизе.
— Ишь, у тебя волосы-то как разбрылялись, — бормотала старуха, поправляя пальцем свободной
руки набежавшие у Лизы
на лоб волосы. — Ты поди в свою комнату да поправься прежде, причешись, а потом и приходи к родительнице, да не фон-бароном, а покорно приди, чувствуя, что ты мать обидела.
Лиза шла рядом с подругою, все сильнее и сильнее опираясь
на ее
руку.
Manu intrepida [бесстрашной
рукой (лат.).] поворачивал он ключ в дверном замке и, усевшись
на первое ближайшее кресло, дымил, как паровоз, выкуривая трубку за трубкой до тех пор, пока за дверью не начинали стихать истерические стоны.
— Ну, ты сам можешь делать что тебе угодно, а это прошу сделать от меня. А не хочешь, я и сама пошлю
на почту, — добавила она, протягивая
руку к лежащим деньгам.
— О, черт! — пробурчал Помада, надевая
на себя попадавшуюся под
руки сбрую, и побежал.
— Какое там прозябла? Я замерзала, совсем замерзала. Мне оттирали
руки и ноги.
На меня уж даже спячка находила.
— Не хочу, не хочу! — замахав
рукою, возразила
на это предположение Лизавета Егоровна.
Потом в городе была еще замечательна улица Крупчатная,
на которой приказчики и носильщики, таская кули, сбивали прохожих с ног или, шутки ради, подбеливали их мучкой самой первой
руки; да была еще улица Главная.
И покажет
рукою на острог.
На другой же день по приезде Женни он явился под
руку с своей Лурлеей и отрекомендовал ее как девицу, с которой можно говорить и рассуждать обо всем самой просвещенной девице.
Женни засмеется, положит работу и идет с ключами к заветному шкафику, а за ней в самой почтительной позе идет Зарницын за получением из собственных
рук Женни рюмки травничку и маринованных грибков
на чайном блюдце.
Девушку как громом поразило известие о неожиданном и странном приезде Лизы в Мерево. Протянув инстинктивно
руку к лежавшему
на стуле возле ее кровати ночному шлафору, она совершенно растерялась и не знала, что ей делать.
— Скажи, что буду, — решил доктор и махнул бабе
рукою на дверь.
Лиза повернулась, взглянула
на своего друга, откинулась назад и, протянув обе
руки, радостно воскликнула...
— Гадкая ты, моя ледышка, — с навернувшимися
на глазах слезами сказала Лиза и, схватив Женину
руку, жарко ее поцеловала.
Женни сидела, подперши голову
рукою, и, не сводя глаз, смотрела
на Лизу.
— Полно, няня, церемониться, давай, — перебила Женни, чувствуя, что ей самой нечего делать, и, севши против старухи, взяла моток
на свои
руки.
Тотчас после закуски он стал прощаться. Женни подала Помаде
руку, а Лиза
на его поклон только сухо проговорила...
Гловацкая вскинула головку, а Лиза, облокотясь
на подушку, держит у рта пальчик и другою
рукою грозит ей, указывая
на спящую старуху.
Вот эти
руки кровь пускали из несчастных
рук, налегших
на собственную жизнь из-за любви, мне сдается.
Лиза крепко пожала докторову
руку, встретив его
на другой день при входе в залу Гловацких. Это было воскресенье и двунадесятый праздник с разрешением рыбы, елея, вина и прочих житейских льгот.
Гость и хозяйка вышли
на крыльцо. Доктор взял у садовника повод своей лошади и протянул
руку Лизе.
Игуменья скрестила
на груди
руки и задумалась.
От полотняной сорочки и батистовой кофты до скромного жаконетного платья и шелковой мантильи
на ней все было сшито ее собственными
руками. Лиза с жадностью училась работать у Неонилы Семеновны и работала,
рук не покладывая и ни в чем уже не уступая своей учительнице.
— Все это так и есть, как я предполагал, — рассказывал он, вспрыгнув
на фундамент перед окном, у которого работала Лиза, — эта сумасшедшая орала, бесновалась, хотела бежать в одной рубашке по городу к отцу, а он ее удержал. Она выбежала
на двор кричать, а он ей зажал
рукой рот да впихнул назад в комнаты, чтобы люди у ворот не останавливались; только всего и было.
Посреди сеней, между двух окон, стояла Женни, одетая в мундир штатного смотрителя. Довольно полинявший голубой бархатный воротник сидел хомутом
на ее беленькой шейке, а слежавшиеся от долгого неупотребления фалды далеко разбегались спереди и пресмешно растягивались сзади
на довольно полной юбке платья. В
руках Женни держала треугольную шляпу и тщательно водила по ней горячим утюгом, а возле нее,
на доске, закрывавшей кадку с водою, лежала шпага.
Кроме лиц, вошедших в дом Гловацкого вслед за Сафьяносом, теперь в зале был Розанов. Он был в довольно поношенном, но ловко сшитом форменном фраке, тщательно выбритый и причесанный, но очень странный. Смирно и потерянно, как семинарист в помещичьем доме, стоял он, скрестив
на груди
руки, у одного окна залы, и по лицу его то там, то сям беспрестанно проступали пятна.
Он сидел
на прекрасной, смелой лошади и держал у козырька
руку в красно-желтой лайковой перчатке.
— Дело у каждого из нас
на всяком месте, возле нас самих, — и, вздохнув гражданским вздохом, добавил: — именно возле нас самих, дело повсюду, повсюду дело ждет
рук, доброй воли и уменья.
Вязмитинов встал, взял его под
руку и тихо вышел с ним в библиотеку Петра Лукича, где Розанов скоро и заснул
на одном из диванов.
Доктор взглянул наверх. Над лестницею, в светлой стеклянной галерее, стояла довольно миловидная молодая белокурая женщина, одетая в голубую холстинковую блузу. Перед нею
на гвоздике висел форменный вицмундир, а в
руках она держала тонкий широкий веник из зеленого клоповника.
А дело было в том, что всеми позабытый штабс-капитан Давыдовский восьмой год преспокойно валялся без
рук и ног в параличе и любовался, как полнела и добрела во всю мочь его грозная половина, с утра до ночи курившая трубку с длинным черешневым чубуком и кропотавшаяся
на семнадцатилетнюю девочку Липку, имевшую нарочитую склонность к истреблению зажигательных спичек, которые вдова Давыдовская имела другую слабость тщательно хранить
на своем образнике как некую особенную драгоценность или святыню.
— Горе людское, неправда человеческая — вот что! Проклят человек, который спокойно смотрит
на все, что происходит вокруг нас в наше время. Надо помогать, а не сидеть сложа
руки. Настает грозный час кровавого расчета.
— Чтоб мне не завязывали
рук и глаз и чтоб меня расстреляли
на той стороне озера: я хочу лежать ближе к Рютли.
Пастор взглянул
на блестящую, алмазную митру горы, сжал ручонку сына и, опершись другою
рукою о плечо гренадера, спокойно стал у столба над выкопанною у него ямою.
— Я ее исполню, матушка, — отвечал молодой Райнер, становясь
на колени и целуя материну
руку.
Молодому Райнеру после смерти матери часто тяжел был вид опустевшего дома, и он нередко уходил из него
на целые дни. С книгою в
руках ложился он
на живописный обрыв какой-нибудь скалы и читал, читал или думал, пока усталость сжимала его глаза.