Неточные совпадения
— А ваши еще страннее и еще вреднее. Дуйте, дуйте ей, сударыня, в уши-то, что она несчастная, ну и в самом
деле увидите несчастную. Москва ведь от грошовой свечи сгорела. Вы вот сегодня все выболтали уж, так и беретесь снова
за старую песню.
Днями она бегала по купеческим домам, давая полтинные уроки толстоногим дщерям русского купечества, а по вечерам часто играла
за два целковых на балах и танцевальных вечеринках у того же купечества и вообще у губернского demi-mond’а. [полусвета (франц.).]
Если ж опять кто хочет видеть дьявола, то пусть возьмет он корень этой травы и положит его на сорок
дней за престол, а потом возьмет, ушьет в ладанку да при себе и носит, — только чтоб во всякой чистоте, — то и увидит он дьяволов воздушных и водяных…
На дворе училища было постоянно очень тихо, но все-таки двор два раза в
день оглашался веселыми, резкими голосами школьников, а уж зато в саду, начинавшемся
за смотрительским флигелем, постоянно царила ненарушимая, глубокая тишина.
Ну ведь и у нас есть учители очень молодые, вот, например, Зарницын Алексей Павлович, всего пятый год курс кончил, Вязмитинов, тоже пять лет как из университета; люди свежие и неустанно следящие и
за наукой, и
за литературой, и притом люди добросовестно преданные своему
делу, а посмотри-ка на них!
Невелико было хозяйство смотрителя, а весь придворный штат его состоял из кухарки Пелагеи да училищного сторожа, отставного унтера Яковлева, исправлявшего должность лакея и ходившего
за толстою, обезножившею от настоя смотрительскою лошадью. Женни в два
дня вошла во всю домашнюю администрацию, и на ея поясе появился крючок с ключами.
Дело самое пустое: есть такой Чичиков, служит, его
за выслугу лет и повышают чином, а мне уж черт знает что показалось.
— Переломить надо эту фанаберию-то. Пусть раз спесь-то свою спрячет да вернется к мужу с покорной головой. А то — эй, смотри, Егор! — на целый век вы бабенку сгубите. И что ты-то, в самом
деле,
за колпак такой.
На другой
день она кормила на дворе кур и слышала, как Вязмитинов, взявшись с уличной стороны
за кольцо их калитки, сказал...
В восемь часов утра начинался
день в этом доме; летом он начинался часом ранее. В восемь часов Женни сходилась с отцом у утреннего чая, после которого старик тотчас уходил в училище, а Женни заходила на кухню и через полчаса являлась снова в зале. Здесь, под одним из двух окон, выходивших на берег речки, стоял ее рабочий столик красного дерева с зеленым тафтяным мешком для обрезков.
За этим столиком проходили почти целые
дни Женни.
А когда бархатная поверхность этого луга мало-помалу серела, клочилась и росла, деревня вовсе исчезала, и только длинные журавли ее колодцев медленно и важно, как бы по собственному произволу, то поднимали, то опускали свои шеи, точно и в самом
деле были настоящие журавли, живые, вольные птицы божьи, которых не гнет
за нос к земле веревка, привязанная человеком.
В одиннадцать часов довольно ненастного зимнего
дня, наступившего
за бурною ночью, в которую Лиза так неожиданно появилась в Мереве, в бахаревской сельской конторе, на том самом месте, на котором ночью спал доктор Розанов, теперь весело кипел не совсем чистый самовар. Около самовара стояли четыре чайные чашки, чайник с обделанным в олово носиком, молочный кубан с несколько замерзшим сверху настоем, бумажные сверточки чаю и сахару и связка баранок. Далее еще что-то было завязано в салфетке.
В субботу говельщицы причащались
за ранней обедней. В этот
день они рано встали к заутрене, уморились и, возвратясь домой, тотчас после чаю заснули, потом пообедали и пошли к вечерне.
— Да, считаю, Лизавета Егоровна, и уверен, что это на самом
деле. Я не могу ничего сделать хорошего: сил нет. Я ведь с детства в каком-то разладе с жизнью. Мать при мне отца поедом ела
за то, что тот не умел низко кланяться; молодость моя прошла у моего дяди, такого нравственного развратителя, что и нет ему подобного. Еще тогда все мои чистые порывы повытоптали. Попробовал полюбить всем сердцем… совсем черт знает что вышло. Вся смелость меня оставила.
Вязмитинов беспрестанно писал ко всем своим прежним университетским приятелям, прося их разъяснить Ипполитово
дело и следить
за его ходом. Ответы приходили редко и далеко не удовлетворительные, а старик и Женни дорожили каждым словом, касающимся арестанта.
—
Дело есть, не могу, ни
за что не могу.
«Черт знает, что это в самом
деле за проклятие лежит над людьми этой благословенной страны!» — проговорила она сама к себе после некоторого раздумья.
— И до правди! Ай да Дарья Афанасьевна, что ты у меня
за умница. Чего в самом
деле: переезжай, Розанов; часом с тобою в шахи заграем, часом старину вспомним.
Таким образом Розанову пришлось познакомиться с этими лицами в первый же
день своего переезда к Нечаю, потом он стал встречаться с ними по нескольку раз каждый
день, и они-то серьезно помешали ему приняться вплотную
за свою диссертацию.
То Арапов ругает на чем свет стоит все существующее, но ругает не так, как ругал иногда Зарницын, по-фатски, и не так, как ругал сам Розанов, с сознанием какой-то неотразимой необходимости оставаться весь век в пассивной роли, — Арапов ругался яростно, с пеною у рта, с сжатыми кулаками и с искрами неумолимой мести в глазах, наливавшихся кровью; то он ходит по целым
дням, понурив голову, и только по временам у него вырываются бессвязные, но грозные слова,
за которыми слышатся таинственные планы мировых переворотов; то он начнет расспрашивать Розанова о провинции, о духе народа, о настроении высшего общества, и расспрашивает придирчиво, до мельчайших подробностей, внимательно вслушиваясь в каждое слово и стараясь всему придать смысл и значение.
За ледяными горами Швейцарии не так жарки казались вести, долетавшие из Франции, и старик Райнер оставался при своем
деле.
За три
дня до смерти муж привез ей русского священника из посольства.
Личные симпатии Райнера влекли его к социалистам. Их теория сильно отвечала его поэтическим стремлениям. Поборников национальной независимости он уважал
за проявляемые ими силу и настойчивость и даже желал им успеха; но к их планам не лежало его сердце. Никакого обособления он не признавал нужным при
разделе естественных прав человеческого рода.
По соображениям Райнера, самым логическим образом выведенным из слышанных рассказов русских либералов-туристов, раздумывать было некогда: в России каждую минуту могла вспыхнуть революция в пользу
дела, которое Райнер считал законнейшим из всех
дел человеческих и
за которое давно решил положить свою голову.
— Как же вы жалеете их? Нужно же кому-нибудь гибнуть
за общее
дело. Вы же сами сражались ведь
за свободу.
— Со to za nazwisko ciekawe? Powiedz mnie, Kaziu, proszę ciebie, — произнес удивленный старик, обращаясь к племяннику. — Со to jest takiego: chyba juz doprawdy wy i z diablami tutaj poznajomiliscie? [Что это
за любопытное имя? Скажи мне, Казя, прошу тебя… Что это значит: неужели вы здесь в самом
деле и с чертями спознались? (польск.)] — добавил он, смеючись.
— Мое
дело — «скачи, враже, як мир каже», — шутливо сказал Барилочка, изменяя одним русским словом значение грустной пословицы: «Скачи, враже, як пан каже», выработавшейся в
дни польского панованья. — А что до революции, то я и душой и телом
за революцию.
— Дать ему место. Послезавтра вышлите мне в Петербург его бумаги, — и он может пригодиться. Ваше
дело, чтоб он только знал, что он нам обязан. А что это
за маркиза?
— Ну, спасибо, спасибо, что покучились, — говорил Канунников, тряся Розанову обе руки. — А еще спасибо, что бабам стомаху-то разобрал, — добавил он, смеючись. — У нас из-за этой стомахи столько, скажу тебе, споров было, что беда, а тут, наконец того,
дело совсем другое выходит.
— Так: что это
за жидок, откуда он, что у него в носу? — черт его знает. Я и дел-то не вижу, да если б они и были, то это
дела не жидовские.
— К воскресным школам! Нет, нам надо
дело делать, а они частенько там… Нет, мы сами по себе. Вы только идите со мною к Беку, чтоб не заподозрил, что это я один варганю. А со временем я вам дам
за то кафедру судебной медицины в моей академии. Только нет, — продолжал он, махнув весело рукою, — вы неисправимы. Бегучий господин. Долго не посидите на одном месте. Провинция да идеализм загубили вас.
Между Розановым и Лизою не последовало ни одного сердечного разговора; все поглотила из ничего возникшая суматоха, оставившая вдалеке
за собою университетское
дело, с которого все это распочалось.
— Я вам уже имел честь доложить, что у нас нет в виду ни одного обстоятельства, обвиняющего вашего сына в поступке,
за который мы могли бы взять его под арест. Может быть, вы желаете обвинить его в чем-нибудь, тогда, разумеется, другое
дело: мы к вашим услугам. А без всякой вины у нас людей не лишают свободы.
Розанов никак не мог додумать, что это
за штука, и теперь ему стали понятны слова Стрепетова; но как
дело уже было кончено, то Розанов так это и бросил. Ему ужасно тяжело и неприятно было возвращаться к памятникам прошедшего, кипучего периода его московской жизни.
В опустевших домах теперь пошла новая жизнь. Розанов, проводив Бахаревых, в тот же
день вечером зашел к Лизе и просидел долго
за полночь. Говорили о многом и по-прежнему приятельски, но не касались в этих разговорах друг друга.
Помада смотрит на дымящиеся тонким парочком верхушки сокольницкого бора и видит, как по вершинкам сосен ползет туманная пелена, и все она редеет, редеет и, наконец, исчезает вовсе, оставляя во всей утренней красоте иглистую сосну, а из-за окраины леса опять выходит уже настоящая Лиза, такая, в самом
деле, хорошая, в белом платье с голубым поясом.
— Откроем приют для угнетенных; сплотимся, дружно поможем общими силами частному горю и защитим личность от семьи и общества. Сильный поработает
за бессильного: желудки не будут пугать, так и головы смелее станут.
Дело простое.
— «Если изба без запора, то и свинья в ней бродит», как говорит пословица. Соглашаюсь, и всегда буду с этим соглашаться. Я не стану осуждать женщину
за то, что она дает широкий простор своим животным наклонностям. Какое мне
дело? Это ее право над собою. Но не стану и любить эту женщину, потому что любить животное нельзя так, как любят человека.
После разрыва с Лизою Розанову некуда стало ходить, кроме Полиньки Калистратовой; а лето хотя уже и пришло к концу, но
дни стояли прекрасные, теплые, и дачники еще не собирались в пыльный город. Даже Помада стал избегать Розанова. На другой
день после описанного в предшедшей главе объяснения он рано прибежал к Розанову, взволнованным, обиженным тоном выговаривал ему
за желание поссорить его с Лизою. Никакого средства не было урезонить его и доказать, что такого желания вовсе не существовало.
Одевшись, Розанов вышел
за драпировку и остолбенел: он подумал, что у него продолжаются галлюцинации. Он протер глаза и, несмотря на стоявший в комнате густой сумрак, ясно отличил лежащую на диване женскую фигуру. «Боже мой! неужто это было не во сне? Неужто в самом
деле здесь Полинька? И она видела меня здесь!.. Это гостиница!» — припомнил он, взглянув на нумерную обстановку.
— Сын другое
дело, ma chère, а дочь вся в зависимости от матери, и мать несет
за нее ответственность перед обществом.
— Да что это, однако,
за вздор в самом
деле, — сказал со слезами на глазах старик. — Я тебе приказываю…
— Нет, вы теперь объясните мне: согласны вы, чтобы гробовщики жили на одном правиле с столярями? — приставал бас с другой стороны Лизиной комнаты. — Согласны, — так так и скажите. А я на это ни в жизнь, ни
за что не согласен. Я сам доступлю к князю Суворову и к министру и скажу: так и так и извольте это
дело рассудить, потому как ваша на все это есть воля. Как вам угодно, так это
дело и рассудите, но только моего на это согласия никакого нет.
—
Дело в том-с, Дмитрий Петрович, что какая же польза от этого материнского сиденья? По-моему, в тысячу раз лучше, если над этим ребенком сядет не мать с своею сантиментальною нежностью, а простая, опытная сиделка, умеющая ходить
за больными.
Ко всему же этому все уже чувствовали необходимость переходить от слов к
делу, ибо иначе духовный союз угрожал рушиться
за недостатком материальных средств.
— Нет, позвольте, mademoiselle Бертольди. Сердиться здесь не
за что, — заметил Белоярцев. — Анна Львовна немножко односторонне смотрит на
дело, но она имеет основание. При нынешнем устройстве общества это зло действительно неотвратимо. Люди злы по натуре.
— Да что это вы говорите, — вмешалась Бертольди. — Какое же
дело кому-нибудь верить или не верить. На приобретение ребенка была ваша воля, что ж, вам
за это деньги платить, что ли? Это, наконец, смешно! Ну, отдайте его в воспитательный дом. Удивительное требование: я рожу ребенка и в награду
за это должна получать право на чужой труд.
— Да; но позвольте, Лизавета Егоровна: ведь это
дело общее. Ведь вы же мне делали выговор
за мнимое самоволие.
В течение этих двух месяцев каждый
день разбирались вопросы: можно ли брать
за работу дороже, чем она стоит, хотя бы это и предлагали?