Доктор сидел в вицмундире, как возвратился четыре дня тому назад из больницы, и завивал в руках длинную полоску бумажки. В нумере все было в порядке, и сам Розанов тоже казался в совершенном порядке: во всей его фигуре не было заметно ни следа четырехдневного пьянства, и лицо его смотрело одушевленно и опрятно. Даже оно было теперь свежее и счастливее, чем обыкновенно. Это бывает у некоторых людей, страдающих запоем, в первые дни их болезни.
Неточные совпадения
Женни бросила шлафор и,
сидя в постели, развернула запечатанное письмо
доктора.
За самоваром
сидела Женни Гловацкая, а напротив ее
доктор и Помада.
Вечером, когда сумрак сливает покрытые снегом поля с небом, по направлению от Мерева к уездному городу ехали двое небольших пошевней. В передних санях
сидели Лиза и Гловацкая, а в задних
доктор в огромной волчьей шубе и Помада в вытертом котиковом тулупчике, который по милости своего странного фасона назывался «халатиком».
Все сидевшие за столом рассмеялись. А за столом
сидели: Лиза, Гловацкий, Вязмитинов (сделавшийся давно ежедневным гостем Гловацких),
доктор и сама Женни, глядевшая из-за самовара на сконфуженного Помаду.
Пили чай; затем Сафьянос, Петр Лукич, Александровский и Вязмитинов уселись за пульку. Зарницын явился к Евгении Петровне в кухню, где в это время
сидела и Лиза. За ним вскоре явился Помада, и еще чрез несколько минут тихонько вошел
доктор.
Вечером в этот день
доктор зашел к маркизе; она
сидела запершись в своем кабинете с полковником Степаненко.
Доктор один, без провожатого, поднялся на вторую половину лестницы и очутился в довольно большой комнате, где за столом
сидел весьма почтенный человек и читал газету.
Доктор не хотел купить этою ценою восстановление своей репутации и молчал,
сидя безвыходно дома и трудясь над своей диссертацией.
Розанов третьи сутки почти безвыходно
сидел у Калистратовой. Был вечер чрезмерно тихий и теплый, над Сокольницким лесом стояла полная луна. Ребенок лежал в забытье, Полиньку тоже
доктор уговорил прилечь, и она, после многих бессонных ночей, крепко спала на диване. Розанов
сидел у окна и, облокотясь на руку, совершенно забылся.
Дитя по-прежнему лежало тихо,
доктор по-прежнему тихо
сидел.
— Вы, впрочем, не конфузьтесь, — брякнул тот, — Родя пятый день уже болен и три дня бредил, а теперь очнулся и даже ел с аппетитом. Это вот его
доктор сидит, только что его осмотрел, а я товарищ Родькин, тоже бывший студент, и теперь вот с ним нянчусь; так вы нас не считайте и не стесняйтесь, а продолжайте, что вам там надо.
Зося металась в страшном бреду и никого не узнавала;
доктор сидел у ее изголовья и по секундам отсчитывал ход болезни, как капитан, который ведет свой корабль среди бушующего моря.
Хоботов отворил на вершок дверь и взглянул в палату; Иван Дмитрич в колпаке и доктор Андрей Ефимыч сидели рядом на постели. Сумасшедший гримасничал, вздрагивал и судорожно запахивался в халат, а
доктор сидел неподвижно, опустив голову, и лицо у него было красное, беспомощное, грустное. Хоботов пожал плечами, усмехнулся и переглянулся с Никитой. Никита тоже пожал плечами.
Неточные совпадения
Левин
сидел, слушая рассказы
доктора о шарлатане магнетизере, и смотрел на пепел его папироски.
К утру опять началось волнение, живость, быстрота мысли и речи, и опять кончилось беспамятством. На третий день было то же, и
доктора сказали, что есть надежда. В этот день Алексей Александрович вышел в кабинет, где
сидел Вронский, и, заперев дверь, сел против него.
С рукой мертвеца в своей руке он
сидел полчаса, час, еще час. Он теперь уже вовсе не думал о смерти. Он думал о том, что делает Кити, кто живет в соседнем нумере, свой ли дом у
доктора. Ему захотелось есть и спать. Он осторожно выпростал руку и ощупал ноги. Ноги были холодны, но больной дышал. Левин опять на цыпочках хотел выйти, но больной опять зашевелился и сказал:
Алексей Александрович прошел в ее кабинет. У ее стола боком к спинке на низком стуле
сидел Вронский и, закрыв лицо руками, плакал. Он вскочил на голос
доктора, отнял руки от лица и увидал Алексея Александровича. Увидав мужа, он так смутился, что опять сел, втягивая голову в плечи, как бы желая исчезнуть куда-нибудь; но он сделал усилие над собой, поднялся и сказал:
Потом от вас мигом к себе, — там у меня гости, все пьяные, — беру Зосимова — это
доктор, который его лечит, он теперь у меня
сидит, не пьян; этот не пьян, этот никогда не пьян!