Неточные совпадения
Теперь тарантас наш путешествует от Москвы уже шестой
день, и ему остается проехать еще верст около ста до уездного города, в котором растут родные липы наших барышень. Но на дороге
у них уже близехонько есть перепутье.
Днями она бегала по купеческим домам, давая полтинные уроки толстоногим дщерям русского купечества, а по вечерам часто играла за два целковых на балах и танцевальных вечеринках
у того же купечества и вообще
у губернского demi-mond’а. [полусвета (франц.).]
— То-то, как хочешь.
У меня хозяйство маленькое и люди честные, но, по-моему, девушке хорошо заняться этим
делом.
Ну ведь и
у нас есть учители очень молодые, вот, например, Зарницын Алексей Павлович, всего пятый год курс кончил, Вязмитинов, тоже пять лет как из университета; люди свежие и неустанно следящие и за наукой, и за литературой, и притом люди добросовестно преданные своему
делу, а посмотри-ка на них!
— А так, так наливай, Женни, по другому стаканчику. Тебе, я думаю, мой дружочек, наскучил наш разговор. Плохо мы тебя занимаем.
У нас все так, что поспорим, то будто как и
дело сделаем.
— Нет, в том-то и
дело, что я с вами — то совсем осмотрелась,
у вас мне так нравится, а дома все как-то так странно — и суетливо будто и мертво. Вообще странно.
Не успеет, бывало, Бахарев, усевшись
у двери, докурить первой трубки, как уже вместо беспорядочных облаков дыма выпустит изо рта стройное, правильное колечко, что обыкновенно служило несомненным признаком, что Егор Николаевич ровно через две минуты встанет, повернет обратно ключ в двери, а потом уйдет в свою комнату, велит запрягать себе лошадей и уедет
дня на два, на три в город заниматься
делами по предводительской канцелярии и дворянской опеке.
У Егора Николаевича никак нельзя было добиться: подозревает ли он свою жену в истерическом притворстве, или считает свой способ лечения надежным средством против действительной истерики, но он неуклонно следовал своему правилу до счастливого
дня своей серебряной свадьбы.
— Как? как не было? Не было этого
у вас, Лизок? Не просили вы себе всякий
день кааартоооффеллю!
— Боже мой! что это, в самом
деле,
у тебя, Лиза, то ночь, то луна, дружба… тебя просто никуда взять нельзя, с тобою засмеют, — произнесла по-французски Зинаида Егоровна.
— Однако какие там странные вещи, в самом
деле, творятся, папа, — говорила Женни, снимая
у себя в комнате шляпку.
Мать Агния
у окна своей спальни вязала нитяной чулок. Перед нею на стуле сидела сестра Феоктиста и разматывала с моталки бумагу. Был двенадцатый час
дня.
Через
день после описанного разговора Бахарева с сестрою в Мереве обедали ранее обыкновенного, и в то время, как господам подавали кушанье,
у подъезда стояла легонькая бахаревская каретка, запряженная четверней небольших саврасых вяток.
В восемь часов утра начинался
день в этом доме; летом он начинался часом ранее. В восемь часов Женни сходилась с отцом
у утреннего чая, после которого старик тотчас уходил в училище, а Женни заходила на кухню и через полчаса являлась снова в зале. Здесь, под одним из двух окон, выходивших на берег речки, стоял ее рабочий столик красного дерева с зеленым тафтяным мешком для обрезков. За этим столиком проходили почти целые
дни Женни.
— Да, брат, повадки
у него никому: первое
дело, капитал, а второе — рука
у него.
Она даже знала наизусть целые страницы Шиллера, Гете, Пушкина, Лермонтова и Шекспира, но все это ей нужно было для отдыха, для удовольствия; а главное
у нее было
дело делать.
Это
дело делать
у нее сводилось к исполнению женских обязанностей дома для того, чтобы всем в доме было как можно легче, отраднее и лучше.
— Да какая ж драма? Что ж, вы на сцене изобразите, как он жену бил, как та выла, глядючи на красный платок солдатки, а потом головы им разнесла? Как же это ставить на сцену! Да и борьбы-то нравственной здесь не представите, потому что все грубо, коротко. Все не борется, а… решается. В таком быту народа
у него нет своей драмы, да и быть не может:
у него есть уголовные
дела, но уж никак не драмы.
У них
дела выдуманного очень много.
Надежд! надежд! сколько темных и неясных, но благотворных и здоровых надежд слетают к человеку, когда он дышит воздухом голубой, светлой ночи, наступающей после теплого
дня в конце марта. «Август теплее марта», говорит пословица. Точно, жарки и сладострастны немые ночи августа, но нет
у них того таинственного могущества, которым мартовская ночь каждого смертного хотя на несколько мгновений обращает в кандидата прав Юстина Помаду.
— Да, считаю, Лизавета Егоровна, и уверен, что это на самом
деле. Я не могу ничего сделать хорошего: сил нет. Я ведь с детства в каком-то разладе с жизнью. Мать при мне отца поедом ела за то, что тот не умел низко кланяться; молодость моя прошла
у моего дяди, такого нравственного развратителя, что и нет ему подобного. Еще тогда все мои чистые порывы повытоптали. Попробовал полюбить всем сердцем… совсем черт знает что вышло. Вся смелость меня оставила.
— Вы не понимаете, Юстин Феликсович; тогда
у нее будет свое
дело, она будет и знать, для чего трудиться. А теперь на что же Ольге Александровне?
—
Дело у каждого из нас на всяком месте, возле нас самих, — и, вздохнув гражданским вздохом, добавил: — именно возле нас самих,
дело повсюду, повсюду
дело ждет рук, доброй воли и уменья.
— Что она в самом
деле там делает? Ведь наверное же доктор
у них бывает.
— И до правди! Ай да Дарья Афанасьевна, что ты
у меня за умница. Чего в самом
деле: переезжай, Розанов; часом с тобою в шахи заграем, часом старину вспомним.
То Арапов ругает на чем свет стоит все существующее, но ругает не так, как ругал иногда Зарницын, по-фатски, и не так, как ругал сам Розанов, с сознанием какой-то неотразимой необходимости оставаться весь век в пассивной роли, — Арапов ругался яростно, с пеною
у рта, с сжатыми кулаками и с искрами неумолимой мести в глазах, наливавшихся кровью; то он ходит по целым
дням, понурив голову, и только по временам
у него вырываются бессвязные, но грозные слова, за которыми слышатся таинственные планы мировых переворотов; то он начнет расспрашивать Розанова о провинции, о духе народа, о настроении высшего общества, и расспрашивает придирчиво, до мельчайших подробностей, внимательно вслушиваясь в каждое слово и стараясь всему придать смысл и значение.
— Это он тебе не про революцию ли про свою нагородыв? Слухай его! Ему только и
дела, что побрехеньки свои распускать. Знаю я сию революцию-то с московьскими панычами: пугу покажи им, так геть, геть — наче зайцы драпнут. Ты, можэ, чому и справди повирив? Плюнь да перекрестысь. Се мара. Нехай воны на сели дурят, где люди прусты, а мы бачимо на чем свинья хвост носит. Это, можэ,
у вас там на провинцыи так зараз и виру дают…
В двадцать один год Ульрих Райнер стал платить матери своей денежный долг. Он давал уроки и переменил с матерью мансарду на довольно чистую комнату, и
у них всякий
день кипела кастрюлька вкусного бульона.
Более Райнер держался континентального революционного кружка и знакомился со всеми, кто мало-мальски примыкал к этому кружку. Отсюда через год
у Райнера составилось весьма обширное знакомство, и кое-кто из революционных эмигрантов стали поглядывать на него с надеждами и упованиями, что он будет отличный слуга
делу.
Только не могли никак уговорить идти Барилочку и Арапова. Эти упорно отказывались, говоря, что
у них здесь еще
дело.
— Да-с. Мы служащие
у Ильи Артамоновича Нестерова, только Пармен Семенович над всеми
делами надзирают, вроде как директора, а я часть имею; рыбными промыслами заведую. Вы пожалуйте ко мне как-нибудь, вот вместе с господином Лобачевским пожалуйте. Я там же в нестеровском доме живу. В контору пожалуйте. Спросите Андрияна Николаева: это я и есть Андриян Николаев.
— Ну, спасибо, спасибо, что покучились, — говорил Канунников, тряся Розанову обе руки. — А еще спасибо, что бабам стомаху-то разобрал, — добавил он, смеючись. —
У нас из-за этой стомахи столько, скажу тебе, споров было, что беда, а тут, наконец того,
дело совсем другое выходит.
— Evrica, [Нашел (греч.).] Розанов, evrica! — восклицал Арапов, которого доктор застал
у себя на другой
день, возвратись с ранней визитации.
— Так: что это за жидок, откуда он, что
у него в носу? — черт его знает. Я и дел-то не вижу, да если б они и были, то это
дела не жидовские.
Дня через три Розанов, перед вечерком, мимоездом, забежал к Арапову и застал
у него молодого толстоносого еврейчика в довольно оборванном сюртучке.
— А то-то и
дело, что
у нас этого и не дозволят.
Лиза то и
дело была
у маркизы, даже во время ванн; причем в прежние времена обыкновенно вовсе не было допускаемо ничье присутствие.
— Я вам уже имел честь доложить, что
у нас нет в виду ни одного обстоятельства, обвиняющего вашего сына в поступке, за который мы могли бы взять его под арест. Может быть, вы желаете обвинить его в чем-нибудь, тогда, разумеется, другое
дело: мы к вашим услугам. А без всякой вины
у нас людей не лишают свободы.
— Извините, сударыня:
у меня много
дела. Я вам сказал, что людей, которых ни в чем не обвиняют, нельзя сажать под арест. Это, наконец, запрещено законом, а я вне закона не вправе поступать. Вперед мало ли кто что может сделать: не посажать же под арест всех. Повторяю вам, это запрещено законом.
— А вы
у меня ни во что не смейте мешаться, — пригрозила она стоявшему посреди залы мужу, — не смейте ничего рассказывать: Серж через три
дня будет в Богатыревке.
— Кто ж это
у вас коноводом? Кто этим
делом, коноводит?
— Так-с; они ни больше ни меньше, как выдали студента Богатырева, которого увезли в Петербург в крепость; передавали все, что слышали на сходках и в домах, и, наконец, Розанов украл, да-с, украл
у меня вещи, которые, вероятно, сведут меня, Персиянцева и еще кого-нибудь в каторжную работу. Но тут
дело не о нас. Мы люди, давно обреченные на гибель, а он убил этим все
дело.
—
У вас ничего подозрительного не нашли, и на том
дело и кончено. Только одно подозрение было.
Выходя, он думал: «только надо подальше от всех», — и мимоходом нанял первую попавшуюся ему квартиру в четыре комнаты; купил
у Сухаревой подержанную мебель, нанял девушку и заказал топить, а на другой
день, перед вечером, встретил на дворе купца Репина на Солянке дорожный возок, из которого вылезли три незнакомые барыни, а потом и Ольга Александровна с дочкой.
На другой
день Розанов, зайдя к Лизе, застал
у нее Бертольди, с которой они познакомились без всяких церемоний, и знакомство это скоро сблизило их до весьма коротких приятельских отношений, так что Розанов, шутя, подтрунивал над Бертольди, как она перепугала баб в бане и даже называл ее в шутку злосчастной Бертольдинькой.
Через несколько
дней Розанов застал
у Лизы Бычкова и с его женою.
На другой
день Розанов с Калистратовой пришли к Лизе несколько позже и застали
у нее целое общество.
В первый
день Ольга Александровна по обыкновению была не в меру нежна; во второй — не в меру чувствительна и придирчива, а там
у нее во лбу сощелкивало, и она несла зря, что ни попало.
Между тем
день стал склоняться к вечеру; на столе
у Розанова все еще стоял нетронутый обед, а Розанов, мрачный и задумчивый, ходил по опустевшей квартире. Наконец и стемнело; горничная подала свечи и еще раз сказала...