На мое горе, дед оказался дома; он встал пред
грозным стариком, закинув голову, высунув бородку вперед, и торопливо говорил, глядя в глаза, тусклые и круглые, как семишники:
Он рыдал как дитя, как женщина. Рыдания теснили грудь его, как будто хотели ее разорвать.
Грозный старик в одну минуту стал слабее ребенка. О, теперь уж он не мог проклинать; он уже не стыдился никого из нас и, в судорожном порыве любви, опять покрывал, при нас, бесчисленными поцелуями портрет, который за минуту назад топтал ногами. Казалось, вся нежность, вся любовь его к дочери, так долго в нем сдержанная, стремилась теперь вырваться наружу с неудержимою силою и силою порыва разбивала все существо его.
Дрожа и замирая от страха, они приложили бледные лица к щелкам ворот; но сколько ни следили они за движениями
грозного старика, ожидая с минуты на минуту, что он тут же, на месте, пришибет Гришку, ожидания их не оправдались.
Неточные совпадения
Булгарин с Гречем не идут в пример: они никого не надули, их ливрейную кокарду никто не принял за отличительный знак мнения. Погодин и Шевырев, издатели «Москвитянина», совсем напротив, были добросовестно раболепны. Шевырев — не знаю отчего, может, увлеченный своим предком, который середь пыток и мучений, во времена
Грозного, пел псалмы и чуть не молился о продолжении дней свирепого
старика; Погодин — из ненависти к аристократии.
С появлением баушки Лукерьи все в доме сразу повеселели и только ждали, когда вернется
грозный тятенька. Устинья Марковна боялась, как бы он не проехал ночевать на Фотьянку, но Прокопию по дороге кто-то сказал, что
старика видели на золотой фабрике. Родион Потапыч пришел домой только в сумерки. Когда его в дверях встретила баушка Лукерья,
старик все понял.
В люди он вышел через жену Дарью, которая в свое время состояла «на положении горничной» у
старика Оникова во времена его
грозного владычества.
Рассвирепевший
старик даже замахнулся на солдата, но тот спокойно отвел
грозную родительскую руку и заговорил:
Бабы трещали, как сороки, пощелкивая кедровые орехи; ребятишки совались меж ног, толкали всех и, как воробьи, рассыпались в мгновение ока при первом
грозном слове какого-нибудь сердитого
старика, с благоговением глядевшего в окна барского дома.