Неточные совпадения
Первый ее выезд в качестве взрослой девицы
был на великолепный бал, данный дворянством покойному императору Александру
Первому за полгода до его кончины.
— Этой науки, кажется, не ты одна не знаешь. По-моему, жить надо как живется; меньше говорить, да больше делать, и еще больше думать; не
быть эгоисткой, не выкраивать из всего только одно свое положение, не обращая внимания на обрезки, да, главное дело, не лгать ни себе, ни людям.
Первое дело не лгать. Людям ложь вредна, а себе еще вреднее. Станешь лгать себе, так всех обманешь и сама обманешься.
Надо
было куда-нибудь пристраиваться. На
первый раз это очень поразило Помаду. Потом он и здесь успокоился, решил, что пока он еще поживет уроками, «а тем временем что-нибудь да подвернется».
Но как бы там ни
было, а только Помаду в меревском дворе так, ни за что ни про что, а никто не любил. До такой степени не любили его, что, когда он, протащившись мокрый по двору, простонал у двери: «отворите, бога ради, скорее», столяр Алексей, слышавший этот стон с
первого раза, заставил его простонать еще десять раз, прежде чем протянул с примостка руку и отсунул клямку.
— Ну вот тебе хошь бы
первая теперь трава
есть, называется коптырь-трава, растет она корешком вверх. Помада засмеялся и охнул.
— А! видишь, я тебе, гадкая Женька, делаю визит
первая. Не говори, что я аристократка, — ну, поцелуй меня еще, еще. Ангел ты мой! Как я о тебе соскучилась — сил моих не
было ждать, пока ты приедешь. У нас гостей полон дом, скука смертельная, просилась, просилась к тебе — не пускают. Папа приехал с поля, я села в его кабриолет покататься, да вот и прикатила к тебе.
— Боюсь, чтоб еще хуже не
было. Вот у тебя я с
первой минуты осмотрелась. У вас хорошо, легко; а там, у нас, бог знает… мудрено все… очень тяжело как-то, скучно, — невыносимо скучно.
Вторая проба
была опять удачна не менее
первой. Ольга Сергеевна безопасно достигла столовой, поклонилась мужу, потом помолилась перед образом и села за стол на свое обыкновенное место.
— Во-первых, истинная любовь скромна и стыдлива, а во-вторых, любовь не может
быть без уважения, — произнес Помада, не прекращая своей прогулки.
Потом в городе
была еще замечательна улица Крупчатная, на которой приказчики и носильщики, таская кули, сбивали прохожих с ног или, шутки ради, подбеливали их мучкой самой
первой руки; да
была еще улица Главная.
Первым шагом в этом периоде
был сепаратизм со всем симпатизировавшим заветам прошедшего.
Уездное общество ей
было положительно гадко, и она весьма тщательно старалась избегать всякого с ним сближения, но делала это чрезвычайно осторожно, во-первых, чтобы не огорчить отца, прожившего в этом обществе свой век, а во-вторых, и потому, что терпимость и мягкость
были преобладающими чертами ее доброго нрава.
Первое, теперь фамилии по праздникам: Рождественский, Благовещенский, Богоявленский; второе, по высоким свойствам духа: Любомудров, Остромысленский; третье, по древним мужам; Демосфенов, Мильтиадский, Платонов; четвертое, по латинским качествам; Сапиентов, Аморов; пятое, по помещикам: помещик села, положим, Говоров, дьячок сына назовет Говоровский; помещик
будет Красин, ну дьячков сын Красинский.
Первая из этих привычек
была усвоена ребенком вследствие неловкости, ощущенной им в новой куртке из толстого сукна, с натирающим докрасна воротником, а вторая получена от беспрерывного опасения ежеминутных колотушек, затрещин, взвошек, взъефантуливанья и пришпандориванья.
Он
был неуступчив и неспособен обидеть
первый никого.
— А вот тебе мое потомство, — рекомендовал Нечай, подводя к Розанову кудрявую девочку и коротко остриженного мальчика лет пяти. — Это Милочка,
первая наследница, а это Грицко Голопупенко, второй экземпляр, а там, в спальне,
есть третий, а четвертого Дарья Афанасьевна еще не показывает.
Арапов нанимал у Давыдовской две комнаты, в которые вход
был, однако, из общей передней. В
первой комнате с диваном и двумя большими зеркалами у него
был гостиный покой, а во второй он устроил себе кабинет и спальню.
Капрал передал просьбу sous-lieutenant'y и через минуту сообщил осужденному, что
первая половина его просьбы
будет исполнена, а на Рютли он может смотреть отсюда.
Ульрих Райнер
был теперь гораздо старше, чем при рождении
первого ребенка, и не сумасшествовал. Ребенка при св. крещении назвали Васильем. Отец звал его Вильгельм-Роберт. Мать, лаская дитя у своей груди, звала его Васей, а прислуга Вильгельмом Ивановичем, так как Ульрих Райнер в России именовался, для простоты речи, Иваном Ивановичем. Вскоре после похорон
первого сына, в декабре 1825 года, Ульрих Райнер решительно объявил, что он ни за что не останется в России и совсем переселится в Швейцарию.
Ребенок
был очень благонравен, добр и искренен. Он с почтением стоял возле матери за долгими всенощными в церкви Всех Скорбящих; молча и со страхом вслушивался в громовые проклятия, которые его отец в кругу приятелей слал Наполеону
Первому и всем роялистам; каждый вечер повторял перед образом: «но не моя, а твоя да совершится воля», и засыпал, носясь в нарисованном ему мире швейцарских рыбаков и пастухов, сломавших несокрушимою волею железные цепи несносного рабства.
Таков
был Райнер, с которым мы мельком встретились в
первой книге романа и с которым нам не раз еще придется встретиться.
Солдатик пошел на цыпочках, освещая сальною свечкою длиннейшую комнату, в окна которой светил огонь из противоположного флигеля. За
первою комнатою начиналась вторая, немного меньшая; потом третья, еще меньшая и, наконец, опять большая, в которой
были растянуты длинные ширмы, оклеенные обойною бумагою.
Вообще все его слова и манеры
были как нельзя более под стать его сюртуку, красноречиво говорили о его благовоспитанности и с
первого же раза располагали в его пользу.
Первого Ярошиньский попотчевал Розанова и обманул его,
выпив сам рюмку, которую держал в руках.
Райнер и Рациборский не
пили «польской старки», а все прочие, кроме Розанова, во время закуски два раза приложились к мягкой, маслянистой водке, без всякого сивушного запаха. Розанов не повторил, потому что ему показалось, будто и
первая рюмка как-то уж очень сильно ударила ему в голову.
Старшею феею, по званию, состоянию и общественному положению,
была маркиза де Бараль. У нее
был соединенный герб. В одной стороне щита
были изображены колчан со стрелами и накрест татарская нагайка, а в другой вертел.
Первая половина щита свидетельствовала о какой-то услуге, оказанной предком маркизы, казанским татарином Маймуловым, отцу Ивана IV, а вторая должна
была символически напоминать, что какой-то предок маркизиного мужа накормил сбившегося с дороги короля Людовика Святого.
Маркизин зайчик тут больше всех работал, и, нужно ему отдать справедливость, он
был самый
первый политикан во всем вдовьем загоне.
Искренно ответили только Арапов и Бычков, назвавшие себя прямо красными. Остальные, даже не исключая Райнера, играли словами и выходили какими-то пестрыми. Неприкосновенную белизну сохранили одни феи, да еще Брюхачев с Белоярцевым не солгали.
Первый ничего не ответил и целовал женину руку, а Белоярцев сказал, что он в жизни понимает только одно прекрасное и никогда не
будет принадлежать ни к какой партии.
Лобачевский
был не охотник до знакомств и сидел почти безвыходно дома или в последнее время у Розанова, с которым они жили дверь обо дверь и с
первой же встречи как-то стали очень коротки.
— Это и без них можно
было понять по писанию. У апостола же Павла в
первом послании, глава пятая, читаете: «К тому не пий воды, но мало вина приемли стомаха ради твоего и частых недуг твоих».
Первая мысль
была еще раз окреститься и взять вспомоществование, но негде
было достать еврейского паспорта, не из чего
было сделать печати, даже русского паспорта приобресть не на что.
Варвара Ивановна Богатырева, возвратясь один раз домой в
первом часу ночи,
была до крайности изумлена кучею навешанного в ее передней платья и длинною шеренгою различных калош.
В другом официальном доме объяснения Богатыревой
были не удачнее
первых. Здесь также успокоивали ее от всяких тревог за сына, но все-таки она опять выслушала такой же решительный отказ от всякого вмешательства, способного оградить Сержа на случай всяких его увлечений.
По вечерам в калитку дома входили три личности.
Первая из этих личностей
был высокий рыжий атлет в полушубке, человек свирепого и решительного вида; вторая, его товарищ,
был прекоренастый черный мужик с волосами, нависшими на лоб. Он
был слеп, угрюм и молчалив.
Во-первых, все это
было ему до такой степени больно, что он не находил в себе силы с должным хладнокровием опровергать взведенные на него обвинения, а во-вторых, что же он и мог сказать?
Визит этот
был сделан в тех соображениях, что нехорошо
быть знакомой с дочерью и не знать семейства. За окончанием всего этого маркиза снова делалась дамой, чтущей законы света, и спешила обставить свои зады сообразно всем требованиям этих законов.
Первого же шага она не боялась, во-первых, по своей доброте и взбалмошности, а во-вторых, и потому, что считала себя достаточно высоко поставленною для того, чтобы не подвергнуться обвинениям в искательстве.
Розанов же в
первый одинокий вечер опять
было развернул свою диссертацию, но не усидел за столом и пошел к Калистратовой.
В
первый день Ольга Александровна по обыкновению
была не в меру нежна; во второй — не в меру чувствительна и придирчива, а там у нее во лбу сощелкивало, и она несла зря, что ни попало.
Это
был, что называется, шулер воинствующий, шулер способный, сделав подлость, не ускользать, а обидеться за
первое замечание и неотразимо стремиться расшибить мощным кулачищем всякую личность, которая посмела бы пикнуть не в его пользу.
Доктор сидел в вицмундире, как возвратился четыре дня тому назад из больницы, и завивал в руках длинную полоску бумажки. В нумере все
было в порядке, и сам Розанов тоже казался в совершенном порядке: во всей его фигуре не
было заметно ни следа четырехдневного пьянства, и лицо его смотрело одушевленно и опрятно. Даже оно
было теперь свежее и счастливее, чем обыкновенно. Это бывает у некоторых людей, страдающих запоем, в
первые дни их болезни.
Отчего ж ему
было и не помедлить?.. В
первое же утро после его приезда Полинька так хорошо пустое вы сердечным ты ему, обмолвясь, заменила.
Однако, несмотря на
первую уступчивость Лизы, трудно
было надеяться, что в семье Бахаревых удержится хоть какой-нибудь худой мир, который
был бы лучше доброй ссоры. Так и вышло.
Я не знаю, как его взяли от матери, но я его увидел
первый раз, должно
быть, так в конце февраля; он тогда лежал на крылечке большой галереи и грелся.
Из посторонних людей не злоязычили втихомолку только Зарницын с женою.
Первому было некогда, да он и не
был злым человеком, а жена его не имела никаких оснований в чем бы то ни
было завидовать Женни и искренно желала ей добра в ее скромной доле.
Еще при
первом слухе о помолвке Женни мать Агния запретила Петру Лукичу готовить что бы то ни
было к свадебному наряду дочери.
Опять вверх, гораздо выше
первого жилого этажа, шел второй, в котором только в пяти окнах
были железные решетки, а четыре остальные с гражданскою самоуверенностью смотрели на свет божий только одними мелкошибчатыми дубовыми рамами с зеленоватыми стеклами.
С другого крылечка можно
было входить в огромную низкую кухню, соединявшуюся с рядом меньших покоев
первого этажа.
В этом кодле Белоярцев
был постоянным гостем. Сюда он приносил свои
первые гражданские воздыхания и здесь же воспитывал в себе гражданскую болячку.
— А если не станете поднимать платков, так не
будете бросать, что ли? — весело отвечала Ступина. — Хороши вы все, господа, пока не наигрались женщиной! А там и с глаз долой, по
первому капризу. — Нет, уж кланяйтесь же по крайней мере; хоть платки поднимайте, — добавила она, рассмеявшись, — больше с вас взять нечего.
— Конечно. Вы их знали, пока они
были вам нужны, а теперь… вы братоваться с ними не хотите. Вам нравится
первая роль.