Неточные совпадения
Если б я
был поэт, да еще хороший поэт, я бы непременно описал вам, каков
был в этот вечер воздух и как хорошо
было в такое
время сидеть на лавочке под высоким частоколом бахаревского сада, глядя на зеркальную поверхность тихой реки и запоздалых овец, с блеянием перебегавших по опустевшему мосту.
Юридический факультет, по которому он подвизался, в то
время в Харькове
был из рук вон плох, и Юстин Помада должен
был многое брать сам, копаясь в источниках.
Это составляло все доходы Помады, и он
был весьма этим доволен. Он
был, впрочем, вечно всем доволен, и это составляло в одно и то же
время и отличительную черту его характера, и залог его счастья в несчастии.
Надо
было куда-нибудь пристраиваться. На первый раз это очень поразило Помаду. Потом он и здесь успокоился, решил, что пока он еще поживет уроками, «а тем
временем что-нибудь да подвернется».
— Да вот вам, что значит школа-то, и не годитесь, и пронесут имя ваше яко зло, несмотря на то, что директор нынче все настаивает, чтоб я почаще навертывался на ваши уроки. И
будет это скоро, гораздо прежде, чем вы до моих лет доживете. В наше-то
время отца моего учили, что от трудов праведных не наживешь палат каменных, и мне то же твердили, да и мой сын видел, как я не мог отказываться от головки купеческого сахарцу; а нынче все это двинулось, пошло, и школа
будет сменять школу. Так, Николай Степанович?
Неловко
было старым взяточникам и обиралам в такое
время открыто говорить доктору, что ты подлец да то, что ты не с нами, и мы тебе дадим почувствовать.
А что она думала о Лизе? То
есть, что она стала думать в последнее
время?
Может
быть, c'est quelque chose de moujique, [Это нечто мужицкое (франц.).] ну да и я ведь не имею
времени заниматься гуманными науками, а так, сырыми мозгами размышляю.
Зарницын тревожно тосковал, суетился, заговаривал о темных предчувствиях, о борьбе с собою, наконец, прочитав несколько народных сцен, появившихся в это
время в печати, уж задумал
было коробейничать.
Самым радостным из всех известий, вымоленных Вязмитиновым во
время этой томительной тревоги,
был слух, что дело ожидает прибытия сильного лица, в благодушие и мягкосердечие которого крепко веровали.
Кандидат служил, когда его призывали к его службе, но уже не пажествовал за Лизой, как это
было зимою, и опять несколько возвратился к более спокойному состоянию духа, которое в прежние
времена не оставляло его во весь летний сезон, пока Бахаревы жили в деревне.
— Ты ведь не знаешь, какая у нас тревога! — продолжала Гловацкая, стоя по-прежнему в отцовском мундире и снова принявшись за утюг и шляпу, положенные на
время при встрече с Лизой. — Сегодня, всего с час назад, приехал чиновник из округа от попечителя, — ревизовать
будет. И папа, и учители все в такой суматохе, а Яковлевича взяли на парадном подъезде стоять. Говорят, скоро
будет в училище. Папа там все хлопочет и болен еще… так неприятно, право!
Лиза все сидела, как истукан. Можно
было поручиться, что она не видала ни одного предмета, бывшего перед ее глазами, и если бы судорожное подергиванье бровей по
временам не нарушало мертвой неподвижности ее безжизненно бледного лица, то можно
было бы подумать, что ее хватил столбняк или она так застыла.
Пили чай; затем Сафьянос, Петр Лукич, Александровский и Вязмитинов уселись за пульку. Зарницын явился к Евгении Петровне в кухню, где в это
время сидела и Лиза. За ним вскоре явился Помада, и еще чрез несколько минут тихонько вошел доктор.
— Я вам сказала, что вы меня обидите и лишите права принять со
временем от вас, может
быть, большую услугу. — Так уедете? — спросила она, вставая, когда лодка причаливала к берегу.
Лиза в это
время всё еще лежала с открытыми глазами и думала: «Нет, так нельзя. Где же нибудь да
есть люди!»
— Старым людям всегда представляется, что в их
время все
было как-то умнее и лучше.
Прошли святки, и
время уже подходило к масленице.
Был опять вечер.
Нечай только напрасно рассчитывал вспоминать с Розановым на свободе старину или играть с ним в шахи. Ни для того, ни для другого у него не
было свободного
времени. Утро выгоняло его из дома, и поздний вечер не всегда заставал его дома.
Тяжелая, неблагодарная, беспокойная и многоответственная служба поглощала все
время пристава. Она не дозволяла ему даже налюбоваться семьею, для которой он
был и слугой и кормильцем. Даже, возвратись домой, он не имел свободного
времени. Все корпел он над своими запутанными и перепутанными следственными делами.
На сцене
были французские штыки, пьяные офицеры и распущенные солдаты, помнящие
времена либерального конвента.
В это
время Европа поклонялась пред могуществом России и полна
была рассказов о славе, великодушии и просвещении Александра I.
В то
время иностранцам
было много хода в России, и Ульрих Райнер не остался долго без места и без дела. Тотчас же после приезда в Москву он поступил гувернером в один пансион, а оттуда через два года уехал в Калужскую губернию наставником к детям богатого князя Тотемского.
Отцу
было не до сына в это
время, и он согласился, а мать
была рада, что бабушка увезет ее сокровище из дома, который с часу на час более и более наполнялся революционерами.
Не успел доктор осмотреть эти лица, на что
было истрачено гораздо менее
времени, сколько израсходовал читатель, пробежав сделанное мною описание, как над суконною занавесою, против дивана, раздался очень тихий звонок.
— Нет-с, — говорил он Ярошиньскому в то
время, когда вышел Рациборский и когда Розанов перестал смотреть, а начал вслушиваться. — Нет-с, вы не знаете, в какую мы вступаем эпоху. Наша молодежь теперь не прежняя, везде
есть движение и
есть люди на все готовые.
Райнер и Рациборский не
пили «польской старки», а все прочие, кроме Розанова, во
время закуски два раза приложились к мягкой, маслянистой водке, без всякого сивушного запаха. Розанов не повторил, потому что ему показалось, будто и первая рюмка как-то уж очень сильно ударила ему в голову.
Теперь на том, кого мы до сих пор называли Ярошиньским,
был надет длинный черный сюртук. Толсто настеганная венгерка, в которой он сидел до этого
времени, лежала на диване, а на столе, возле лампы,
был брошен артистически устроенный седой клочковатый парик и длинные польские усы.
Таковы
были в общих чертах углекислые феи, которые в свое
время играли некоторые роли на Чистых Прудах и не могут пройти совсем незаметными для снисходительных читателей этого романа.
— Что брака не должно
быть в наше
время.
— Он даже, подлец, не умел резать в то
время, когда надо
было все вырезать до конца.
Лобачевский
был не охотник до знакомств и сидел почти безвыходно дома или в последнее
время у Розанова, с которым они жили дверь обо дверь и с первой же встречи как-то стали очень коротки.
В пять часов снова нужно
было идти на вечерние визитации, которые хотя
были короче утренних, но все-таки брали около получаса
времени.
— Да так, у нашего частного майора именинишки
были, так там его сынок рассуждал. «Никакой, говорит, веры не надо. Еще, говорит, лютареву ересь одну кое
время можно попотерпеть, а то, говорит, не надыть никакой». Так вот ты и говори: не то что нашу, а и вашу-то, новую, и тое под сокрытие хотят, — добавил, смеясь, Канунников. — Под лютареву ересь теперича всех произведут.
— Да, может
быть; но у ней столько серьезных занятий, что я не думаю, чтоб ей доставало
времени на мимолетные знакомства. Да и Лизанька ничего не найдет в ней для своих лет.
Этим
временем в гостиную из задних комнат вошли три девушки. Одна из них
была Рогнеда Романовна, другая — дочь маркизы, а третья — Лиза.
Персиянцева тоже некоторое
время не
было видно.
Лиза то и дело
была у маркизы, даже во
время ванн; причем в прежние
времена обыкновенно вовсе не
было допускаемо ничье присутствие.
— Да никакой нет сходки. Ничего там законопротивного нет. Так, сошлись у Сережи, и больше ничего. Я сам там
был все
время.
— Сам
был все
время! О создатель! Он сам там
был все
время! И еще признается! Колпак вы, батюшка, колпак. Вот как сына упекут, а вас пошлют с женою гусей стеречь в Рязанскую губернию, так вы и узнаете, как «я сам там
был».
Самым приятным занятием маркизы
было воспитание Лизы. Ей внушался белый либерализм и изъяснялось его превосходство перед монтаньярством. Маркиза сидела, как Калипсо в своем гроте; около нее феи, а перед ними Лиза, и они дудели ей об образцах, приводя для контраста женщин из
времени упадка нравов в Риме, женщин развратнейших дней Франции и некую московскую девицу Бертольди, возмущающую своим присутствием чистоту охраняемых феями нравственных принципов.
В ряду московских особенностей не последнее место должны занимать пустые домы. Такие домы еще в наше
время изредка встречаются в некоторых старых губернских городах. В Петербурге таких домов вовсе не видно, но в Москве они
есть, и их хорошо знают многие, а осебенно люди известного закала.
Сочинение это, в числе прочих бумаг бежавшего Соловейчика, через некоторое
время было взято сторожем пустого дома и поступило на конические заверточки при мелочной продаже нюхательного табаку.
Но мнения углекислых не уходили дальше своей сферы, и если бы они даже вышли за пределы ее, то не принесли бы этим никакой пользы для Розанова, а только
были бы новым поводом к вящим для него обвинениям. Белые
были в это
время жертвами искупления общей глупости.
Лизе от этого визита не
было ни жарко, ни холодно, но он ей
был почему-то неприятен. К тому же ветреная маркиза во
время полуторачасового пребывания у Бахаревых, как нарочно, не удостоивала Лизу никакого внимания и исключительно занималась с Богатыревой, которая ей очень понравилась своим светским видом и положением.
— Да уж
было такое
время, — отвечал Розанов, стараясь сохранять видимое спокойствие и даже некоторую веселость.
— Это пустяки. Вы заходите к нам как-нибудь в это
время; у Коренева
есть отличный препарат; он вам расскажет все обстоятельно и объяснит, что нужно знать при опытах.
Розанов
был ко всему этому совершенно равнодушен; он даже радовался, что останется на некоторое
время один.
Случилось это таким образом: Лиза возвратила Розанову одну книгу, которую брала у него за несколько
времени. Розанов, придя домой, стал перелистывать книгу и нечаянно нашел в ней листок почтовой бумаги, на котором рукою Бертольди с особенным тщанием
были написаны стишки. Розанов прочел сверху «Рай» и, не видя здесь ничего секретного, стал читать далее...
— Ну, как это сказать:
было же
время, что он учился и отлично учился, а это он уж после опустился и ошалел.