Неточные совпадения
Меж тем это «темное и объемистое», что несли за Форовым, пронесли за самым окном, и это
был труп Светозара Владеновича…
Здесь не
было ни слез, ни воплей, ни укоризн и вздохов, а один столбняк над
трупом…
Над
трупом человека, который час тому назад
был здоров и теперь лежал обезображенный, испачканный, окоченевший, с растопыренными, вперед вытянутыми руками.
К довершению картины
труп имел правый глаз остолбенелый, с открытыми веками, а левый — прищуренный, точно подсматривающий и подкарауливающий; язык
был прикушен, темя головы совершенно плоско: оно раздроблено, и с него, из-под седых, сукровицей, мозгом и грязью смоченных волос, на самые глаза надулся багровый кровяной подтек.
Сцена оживилась: столпившихся крестьян погнали вон; гости, кто как мог, отыскали своих лошадей и уехали;
труп Бодростина пока прикрыли скатертью, Горданов между тем не дремал: в город уже
было послано известие о крестьянском возмущении, жертвой которого пал бесчеловечно убитый Бодростин. Чтобы подавить возмущение, требовалось войско.
Впечатление это еще более усиливается, когда снаряженный к погребению
труп вчера еще
был человек, нами близко знаемый, вчера живой, нынче безгласный, с изменившимся, обезображенным ликом, каков
был теперь Бодростин.
Одно, на что посягнули вокруг
трупа, —
было чтение псалтиря.
Дом и усадьба Бодростиных представляли нечто ужасное. В большом зале, где происходил вчерашний пир, по-прежнему лежал на столе
труп Бодростина, а в боковой маленькой зале нижнего этажа пристройки, где жила последнее время Лара,
было сложено на диване ее бездыханное, покрытое белою простыней, тело.
Осмотр тела убитого Бодростина давал повод к весьма странным заключениям: на
трупе не
было никаких синяков и других знаков насилия, но голова вся
была расколона.
Надлежало дать заключение: который из этих ударов
был первым по порядку и который,
будучи вторым, уже нанесен
был не человеку, но
трупу?
В среде людей, окружавших
труп и слушавших этот Висленевский бред, пронесся шепот, что «он сумасшедший», но кто-то заметил, что это не мешает выслушать его рассказ, и как рассказ этот всем казался очень любопытным, то Жозефа вывели в смежную комнату, и пока медик, оставаясь в зале, зашивал
труп Бодростина, чиновники слушали Жозефовы признания о том, как
было дело.
Меж тем в доме волнение стало уже успокоиваться и водворялся порядок: вскрытые и описанные тела Бодростина и Ларисы
были одеты и покрыты церковными покровами; к вечеру для них из города ожидались гробы; комната, в которой лежал
труп самоубийцы,
была заперта, а в открытой зале над телом убитого уже отслужили панихиду, и старый заштатный дьякон, в старом же и также заштатном стихаре, читал псалтырь.
— Нет, боже сохрани! А вы знаете ли, откуда мог взяться этот нож возле
трупа? Нет; я вижу по вашим глазам, что вы этого не знаете… Это нож
был нужен тому, кому нужно изменить форму трехгранной ранки на
трупе. Однако я злоупотребляю… вы верно слабы… вы бледнеете.
Длинный черный гроб, сделанный непомерной глубины и ширины, ввиду сказанной нескладности
трупа, стоял на полу. В ногах его горела свеча. Остальная комната
была темна, и темнота эта ощущалась по мере удаления от гроба, так что у дверей из гостиной, чрез которые ожидали вдову,
было совсем черно.
Посредине кубрика, на длинном обеденном столе, покрытом ковром, лежал капитан Пэд. Упорно не закрывавшиеся глаза его были обращены к потолку, словно там, в просмоленных пазах, скрывалось объяснение столь неожиданной смерти. Лицо стало еще чернее, распухло, лишилось всякого выражения.
Труп был одет в парадный морской мундир, с галунами и блестящими пуговицами; прямая американская сабля, добытая с китоловного судна, лежала между ног Пэда. Вспухшие кисти рук скрещивались на высокой груди.
Неточные совпадения
— Что вы говорите! — вскрикнул он, когда княгиня сказала ему, что Вронский едет в этом поезде. На мгновение лицо Степана Аркадьича выразило грусть, но через минуту, когда, слегка подрагивая на каждой ноге и расправляя бакенбарды, он вошел в комнату, где
был Вронский, Степан Аркадьич уже вполне забыл свои отчаянные рыдания над
трупом сестры и видел в Вронском только героя и старого приятеля.
Облонский и Вронский оба видели обезображенный
труп. Облонский, видимо, страдал. Он морщился и, казалось, готов
был плакать.
Через час курьерская тройка мчала меня из Кисловодска. За несколько верст от Ессентуков я узнал близ дороги
труп моего лихого коня; седло
было снято — вероятно, проезжим казаком, — и вместо седла на спине его сидели два ворона. Я вздохнул и отвернулся…
Остановился сыноубийца и глядел долго на бездыханный
труп. Он
был и мертвый прекрасен: мужественное лицо его, недавно исполненное силы и непобедимого для жен очарованья, все еще выражало чудную красоту; черные брови, как траурный бархат, оттеняли его побледневшие черты.
Ее тоже отделывали заново; в ней
были работники; это его как будто поразило. Ему представлялось почему-то, что он все встретит точно так же, как оставил тогда, даже, может
быть,
трупы на тех же местах на полу. А теперь: голые стены, никакой мебели; странно как-то! Он прошел к окну и сел на подоконник.