Белоусый, сухой старик, сняв с себя с обидой мундир, затаил на сердце всю злобу своего унижения и, сидя по отставному положению в мерлушечьем архалучке, зорко презирал вдаль и вглубь своими бесцветными глазами и
кое в чем жестоко ошибался…
Неточные совпадения
— Да;
в шинели, высокий… идет тихо и вдруг подошел к углу и этак «фю-фю-фю», посвистал. Я смотрю,
что это такое?.. А он еще прошел, да на другом угле опять: «фю-фю-фю», да и на третьем так же, и на четвертом.
Кой, думаю себе, черт: кто это такой и
чего ему нужно? да за ним.
Третье, самое недавнее письмо говорило,
что Михаил Андреевич на сих лишь днях едва свалил с шеи большие и совершенно непредвиденные хлопоты, и очень рад будет вырваться домой
в деревню, где, по его распоряжению, быстро идут постройки фабрики и заводов, на
коих будут выделываться
в обширном размере разные животные продукты.
В этом письме Евангел, с своим духовно-поэтическим юмором, путавшимся
в тяжелых фразах семинарского построения, извещал,
что «Господу Богу, наказующу и благодеющу, угодно было, чтобы дела, запутанные человеческим бесстыдием и злобой, повершились судом, необозначенным
в уложениях,
в коих за безверие взыскивается, но самый завет Божеский не соблюдается».
Трафилось так,
что лучше нарочно и первостатейный сочинитель не придумает: благоволите вспомнить башмаки, или, лучше сказать, историю о башмаках, которые столь часто были предметом шуток
в наших собеседованиях, те башмаки, которые Филетер обещал принести Катерине Астафьевне
в Крыму и двадцать лет купить их не собрался, и буде вы себе теперь это привели на память, то представьте же,
что майор, однако, весьма удачно сию небрежность свою поправил, и идучи, по освобождении своем, домой, первое,
что сделал, то зашел
в склад с кожевенным товаром и купил
в оном для доброй супруги своей давно ею жданные башмаки,
кои на нее на мертвую и надеты, и
в коих она и
в гроб нами честно положена, так как, помните, сама не раз ему говорила,
что „придет-де та пора,
что ты купишь мне башмаки, но уже будет поздно, и они меня не порадуют“.
Марк понемногу,
кое в чем, уступал, покорялся некоторым ее требованиям: перестал делать эксцентрические выходки, не дразнил местные власти, стал опрятнее в образе жизни, не щеголял цинизмом.
Дорогой сюда они успели
кое в чем сговориться и условиться насчет предстоящего дела и теперь, за столом, востренький ум Николая Парфеновича схватывал на лету и понимал всякое указание, всякое движение в лице своего старшего сотоварища, с полуслова, со взгляда, с подмига глазком.
Хоть дело и не бесконечно важное, но я рассудил, что мне нужно
кое в чем откровеннейшим образом объясниться с вами, и не пропуская времени, то есть до отъезда.
Неточные совпадения
Изложив таким манером нечто
в свое извинение, не могу не присовокупить,
что родной наш город Глупов, производя обширную торговлю квасом, печенкой и вареными яйцами, имеет три реки и,
в согласность древнему Риму, на семи горах построен, на
коих в гололедицу великое множество экипажей ломается и столь же бесчисленно лошадей побивается. Разница
в том только состоит,
что в Риме сияло нечестие, а у нас — благочестие, Рим заражало буйство, а нас — кротость,
в Риме бушевала подлая чернь, а у нас — начальники.
Тут открылось все: и то,
что Беневоленский тайно призывал Наполеона
в Глупов, и то,
что он издавал свои собственные законы.
В оправдание свое он мог сказать только то,
что никогда глуповцы
в столь тучном состоянии не были, как при нем, но оправдание это не приняли, или, лучше сказать, ответили на него так,
что"правее бы он был, если б глуповцев совсем
в отощание привел, лишь бы от издания нелепых своих строчек,
кои предерзостно законами именует, воздержался".
Третий пример был при Беневоленском, когда был"подвергнут расспросным речам"дворянский сын Алешка Беспятов, за то,
что в укору градоначальнику, любившему заниматься законодательством, утверждал:"Худы-де те законы,
кои писать надо, а те законы исправны,
кои и без письма
в естестве у каждого человека нерукотворно написаны".
Есть градоначальники,
кои до того объедаются присылаемыми от купцов стерлядями,
что в скором времени тучнеют и делаются к предписаниям начальства весьма равнодушными.
Но
что весьма достойно примечания: как ни ужасны пытки и мучения,
в изобилии по всей картине рассеянные, и как ни удручают душу кривлянья и судороги злодеев, для
коих те муки приуготовлены, но каждому зрителю непременно сдается,
что даже и сии страдания менее мучительны, нежели страдания сего подлинного изверга, который до того всякое естество
в себе победил,
что и на сии неслыханные истязания хладным и непонятливым оком взирать может".