Это не была Александра Ивановна, это легкая, эфирная, полудетская фигура в белом, но не в белом платье обыкновенного покроя, а в чем-то вроде ряски монастырской белицы. Стоячий воротничок обхватывает тонкую, слабую шейку, детский стан словно повит пеленой и широкие рукава до локтей открывают тонкие руки, озаренные трепетным светом горящих свеч. С
головы на плечи вьются светлые русые кудри, два черные острые глаза глядят точно не видя, а уста шевелятся.
Неточные совпадения
Какой это человек был по правилам и по характеру, вы скоро увидите, а имел он в ту пору состояние большое, а
на плечах лет под пятьдесят, и был так дурен, так дурен собою, что и рассказать нельзя: маленький, толстый,
голова как пивной котел, седой с рыжиною, глаза как у кролика, и рябь от оспы до того, что даже ни усы, ни бакенбарды у него совсем не росли, а так только щетинка между желтых рябин кое-где торчала; простые женщины-крестьянки и те его ужасались…
Так прошел еще час. Висленев все не возвращался еще; а Лариса все сидела в том же положении, с опущенною
на грудь
головой, с одною рукой, упавшею
на кровать, а другою окаменевшею с перстом
на устах. Черные волосы ее разбегались тучей по белым
плечам, нескромно открытым воротом сорочки, одна нога ее еще оставалась в нескинутой туфле, меж тем как другая, босая и как мрамор белая, опиралась
на голову разостланной у дивана тигровой шкуры.
— Пустите меня! нас непременно увидят… — чуть слышно прошептала Лара, в страхе оборачивая лицо к двери теткиной комнаты. Но лишь только она сделала это движение, как, обхваченная рукой Горданова, уже очутилась
на подоконнике и
голова ее лежала
на плече Павла Николаевича. Горданов обнимал ее и жарко целовал ее трепещущие губы, ее шею,
плечи и глаза,
на которых дрожали и замирали слезы.
В момент заключения этих рассуждений в комнату вошла горничная с пузырем льда, который надо было положить Ларисе
на больное место, и Форов с своею толстою папиросой должен был удалиться в другую комнату, а Синтянина, став у изголовья, помогла горничной приподнять
голову и
плечи больной, которая решительно не могла ворохнуться, и при всей осторожности горничной глухо застонала, закусив губу.
Синтянина молча кивнула ей утвердительно
головой и тотчас же заговорила о сторонних пустяках, но, увидав, что у Лары краснеют веки и
на ресницах накипают слезы, не выдержала и, бросясь к ней, обняла ее. Обе заплакали, склонясь
на плечо друг другу.
Но в это же самое мгновение за
плечами Горданова грянул выстрел, и пуля влипла в стену над
головой Павла Николаевича, а Жозеф, колеблясь
на ногах, держал в другой руке дымящийся пистолет и шептал...
Ночь она провела лучше прежних, но
на рассвете пробудилась от странного сна: она чувствовала опять какие-то беззвучные движения и видела какие-то беловатые легкие нити, которые все усложнялись, веялись, собирались в какие-то группы и очертания, и затем пред ней вдруг опять явился монах, окруженный каким-то неописанным, темновато-матовым сиянием; он стоял, склонив
голову, а вокруг него копошились и
на самых
плечах у него вили гнезда большие белые птицы.
Неточные совпадения
«Хитро это они сделали, — говорит летописец, — знали, что
головы у них
на плечах растут крепкие, — вот и предложили».
Призвали
на совет главного городового врача и предложили ему три вопроса: 1) могла ли градоначальникова
голова отделиться от градоначальникова туловища без кровоизлияния? 2) возможно ли допустить предположение, что градоначальник снял с
плеч и опорожнил сам свою собственную
голову?
Но как ни строго хранили будочники вверенную им тайну, неслыханная весть об упразднении градоначальниковой
головы в несколько минут облетела весь город. Из обывателей многие плакали, потому что почувствовали себя сиротами и, сверх того, боялись подпасть под ответственность за то, что повиновались такому градоначальнику, у которого
на плечах вместо
головы была пустая посудина. Напротив, другие хотя тоже плакали, но утверждали, что за повиновение их ожидает не кара, а похвала.
Как взглянули головотяпы
на князя, так и обмерли. Сидит, это, перед ними князь да умной-преумной; в ружьецо попаливает да сабелькой помахивает. Что ни выпалит из ружьеца, то сердце насквозь прострелит, что ни махнет сабелькой, то
голова с
плеч долой. А вор-новотор, сделавши такое пакостное дело, стоит брюхо поглаживает да в бороду усмехается.
И ровно в ту минуту, как середина между колесами поравнялась с нею, она откинула красный мешочек и, вжав в
плечи голову, упала под вагон
на руки и легким движением, как бы готовясь тотчас же встать, опустилась
на колена.