Кризис разрешился у ней обилием нервных слез и припадком отчаянной раздражительности, которую Бодростин не знал как успокоить и искал
в этом
случае помощи и содействия Горданова, но тоже искал напрасно, потому что и Ропшин, и слуги, разосланные за Павлом Николаевичем, нигде его не могли отыскать.
А Кишенский не мог указать никаких таких выгод, чтоб они показались Глафире вероятными, и потому прямо писал: «Не удивляйтесь моему поступку, почему я все это вам довожу: не хочу вам лгать, я действую
в этом
случае по мстительности, потому что Горданов мне сделал страшные неприятности и защитился такими путями, которых нет на свете презреннее и хуже, а я на это даже не могу намекнуть
в печати, потому что, как вы знаете, Горданов всегда умел держаться так, что он ничем не известен и о нем нет повода говорить; во-вторых, это небезопасно, потому что его протекторы могут меня преследовать, а в-третьих, что самое главное, наша петербургская печать
в этом
случае уподобилась тому пастуху
в басне, который, шутя, кричал: „волки, волки!“, когда никаких волков не было, и к которому никто не вышел на
помощь, когда действительно напал на него волк.
Этим окончилось объяснение с Ларой, продолжавшей выжидать благого поворота
в своей скучной жизни от капризов
случая, и
случай поспел ей на
помощь:
случай этот был возвращение Бодростиной со свитой
в мирные Палестины отчего края.