— О чем же и говорить! Мне тоже все равно, — произнес он и, взяв Глафиру за обнаженный локоть, добавил, — я
совершено обеспечен: за моею женой столько ухаживателей, что они друг за другом смотрят лучше всяких аргусов.
Таким образом в этот великий день было
совершено два освобождения: получили право новой жизни Висленев и Бодростин, и оба они были обязаны этим Глафире, акции которой, давно возвышенные на светской бирже, стали теперь далеко выше пари и на базаре домашней суеты. Оба они были до умиления тронуты; у старика на глазах даже сверкали слезы, а Висленев почти плакал, а через час, взойдя в кабинет Бодростина, фамильярно хлопнул его по плечу и шепнул...