Неточные совпадения
Старый пан Опанас был уж такой человек, что если он что-нибудь делал,
то всегда делал на славу; а как он был огромный и верный борец за «православную веру»,
то и терпеть не мог никаких «недоверков» — и добыл в Перегуды такого
отца, который не потерпел бы ни люторей, ни жидов, ни — боже спаси — поляков.
А как я оттуда прямо на цивильную должность попал — это тоже замечательно, но только непременно надо вам немножко знать, как у нас лежит наше село Перегуды, ибо иначе вы никак не поймете
того, что придет о моем
отце, о рыбе налиме и о благодетеле моем архиерее, и как я до него пристал, а он меня устроил.
— Эй, Оноприйку! Шануй своего
отца, бо ты видишь, как мы за его кровь сколько получаем и можем чай пить, когда у других и к мяте сахару нет. — Так мы и жили во всякой богу благодарности, и как родители мои были набожные,
то и я был отведен материю моею в семилетнем возрасте на дух к попу! А поп у нас тогда был Маркел, Прокопов зять, — бо Прокоп помер, — и был
той Маркел страшенный хозяин и превеликий хитрец, и он с предумыслом спросил у меня...
А он тогда взял меня сразу за чуб и так натряс до самого до полу, что я тiм только и избавился, що ткнул его под епитрахиль в. брюхо, и насилу от него вырвался и со слезами жаловался на
то своему
отцу с матерью.
Отец хотел за это попа бить, но когда они сошлися,
то заместо бою между ними настало самое «животное благоволение».
Повод к сему был
тот, что в это самое время настал у нас новый архиерей, который был
отцу моему по школе товарищ, и собирался он церкви объезжать.
А
отец взял да Маркелу попу
тем и похвастался и сказал ему...
А
отец ему отвечает, что «что же это, ты подаешь, не объяснив, в чем твое угождение, а думаешь уже, как бы с мылом под меня подплынуть! Так и все вы, духовные, такие хитрые; но я еще не забыл, как твой тесть моего дiда волю над его гробом с амвони выкликал; а может быть, все это только враки были, за
то що он хотел выпхать из Перегудов жидов, а потом, когда уже жидов не стало,
то он начал сам давать гроши на проценты, а ныне и ты
тому же последовал».
Доставить
отцово письмо в дом ко владыке покусился сам поп Маркел, ибо в тогдашние времена по почте писать к особам считалось невежливо, а притом поп желал разузнать еще что-либо полезное, и точно — когда он вернулся,
то привез премного назидательного.
Отец Маркел привез в бочке весьма превеликую рыбу, которую они только за помощью станового насилу отняли у жида, ожидавшего к себе благословенного цадика, и как только к нам оная рыба была доставлена,
то сейчас же поведено было прислужавшей у нас бабе Сидонии, щобы она спряла из овечьей волны крепкую шворку, и потом
отец Маркел и мой родитель привязали ею налима под жабры и пустили его плавать в чистый ставок; а другой конец шворки привязали к надбережной вербе и сказали людям, чтобы сией рыбы никто красть не осмеливался, ибо она уже посвяченная и «дожидается архиерея».
Но поелику времени до приготовления угощения оставалось уже очень мало,
то следствие и розыск о виновных в злодейском похищении оной наисмачнейшей рыбы были оставлены, а сейчас же в пруд был закинут невод, и оным, по счастию, извлечена довольно великая щука, которую родителями моими и предположено было изготовить «по-жидовски», с шафраном и изюмом, — ибо, по воспоминаниям
отца моего, архиерей ранее любил тоже и это.
Но что было неожиданностию, это
то, что по осмотре церкви архиереем его немедленно запросил до себя откушать другий наш помещик, Финогей Иванович, которого
отец мой весьма не любил за его наглости, и он тут вскочил в церкви на солею, враг его ведает, в каком-то на присвоенном ему мундире, и, схопив владыку за благословенную десницу, возгласил как бы от Писания: «Жив господь и жива душа твоя, аще оставлю тебя».
И так смело держал и влек за собою архиерея, что
тот ему сказал: «Да отойди ты прочь от меня! — чего причiпився!» и затем еще якось его пугнул, но, однако, поехал к нему обедать, а наш обед, хотя и без налима, но хорошо изготовленный, оставался в пренебрежении, и
отец за это страшно рассвирепел и послал в дом к Финогею Ивановичу спросить архиерея: что это значит?
И, пообедав у Финогея Ивановича, владыка вышел садиться, но поехал опять не до нас, а до Алены Яковлевны, которая тож на него прихопилася, як банная листва, а когда
отец и туда послал хлопца узнать, что архиерей там делает,
то хлопец сказал, что он знов сел обедать, и тогда это показалось
отцу за такое бесчинство, что он крикнул хлопцам...
— Ах, ваше преосвященство!.. Да разумеется все так самое лучшее, как вы говорите!.. — А потом обернулась к
отцу и ему сказала: — А вы, душко мое, свое нравоученье оставьте, ибо писано же, что «и имущие жены пусть живут как неимущие»… Кто же что-нибудь может против
того и сказать, что як звезды на перси вам ниспадают,
то это так им и слiд ниспадать и по закону и по писанию. А вы моего мужа не слухайте, а успокойте меня, в чем я вас духовно просить имею о господе!
Отец же отвечал, что
тем только и хорошо, что у него детей не много, а всего один сын.
Маменька этого не поняли, но
отец понял, и когда матери истолковал,
то и ей понравилось, а главное к
тому еще ее прельстило, что архиерей пообещал посвятить меня в стихари, после чего я непременно буду участвовать в церемониях.
— Поверь мне, что духовная часть всех лучше, и нет на свете счастливейших, как
те, что заняли духовные должности, потому что, находятся ли люди в горе или в радости, духовные всё себе от них кое-что собирают. Будь умен, не избегай сего для сына, ибо Россия еще такова, что долго из сего круговращения не: выступит. — Но
отец все-таки и тут хотел на своем поставить и сказал...
Это помирило все недоумения моего
отца, который все-таки не ожидал такого обширного доброжелательства со стороны владыки и, не зная, что ему на это ответить, вдруг бросился ему на перси, а
той простер свои богоучрежденные руки, и они обнялись и смешали друг с другом свои радостные слезы, а я же, злосчастный, о котором всё условили, прокрался тихо из дверей и, изшед в сени, спрятался в темном угле и, обняв любимого пса Горилку, целовал его в морду, а сам плакался горько.
Я такое счастье имел, что, как он сказал, что ему поза рожи моей нравится,
то и действительно он меня, как
отец, жалел, и регенту бить меня камертоном по голове не дозволял, и содержал меня, как сына своего приятеля, гораздо иежнейше от прочих, а как я очень был лаской и умильно пел,
то, кроме
того, сделалось так, что я стал вхож в вице-губернаторский дом, к супруге и дочке сего сановника, для совсем особливого дела, о котором тоже узнаете.
Ну да, дал бог, исполнилось так, однако, что и это мне не повредило, а вышло что-то доброе, ибо в это же время, как мы разыгрывали таинство казни,
отец мой умер, а маменька, вероятно, уже довольно насладились
тем, что видели меня в торжественных служениях, и вдруг от неизвестной причины переменили свое расположение и начали говорить: «Будет уже тебе дьячковать!
Если бы был жив
тот архиерей, который дал мне сокращенное образование, на манер принца,
то я бы пал к его непорочным ногам, и он, яко практик, может быть, разъяснил бы мне како или некако: но он уже в
то время отыде к
отцам, или, просто сказать: «дав дуба».
И вот, знаете, как сказано в писании: «не клянитесь никако», так поверьте, что это и должно быть справедливое, потому что сразу же после
того, як я заклялся, сделался у меня оборот во всех мыслях и во всей моей жизни: покинул я свой «Чин явления истины» и совсем не стал смотреть конокрадов, а только одного и убивался: как бы мне где-нибудь в своем стану повстречать потрясователя основ и его сцапать, а потом вздеть на себя орден по крайней мере не ниже
того, как у
отца Назария, а быть может, и высший.
Ибо Дмитрий Афанасьевич терпеть не мог предводителя, потому что предводителем тогда был граф Мамура, которого
отец был масон и даже находился на высланье и в сына вселил идеи, по которым
тот Дмитрия Афанасьевича не многообожал.