«Не мудрися излише, да некогда изумишися». И точно, были у нас такие паны и пани, что, бывало, как разденутся и начнут входить в воду, то лучше на них не взирай, да не изумишися. Но наши того и не боялись, а иньшие даже и нарочито друг другу такое делали, что если один с гостями на балкон выйде, то другий, который им недоволен, стоит напротив голый, а если на него не смотрят, то крикнет: «Кланяйтесь бабушке и
поцелуйте ручку».
— Благодарю, наисердечнейше вас благодарю, многообожаемая! — и хотел
поцеловать ручку, которая у нее префинтикультепная, но она руку скрыла, и я не добивался и выскочил к Дмитрию Афанасьевичу и говорю ему...
— Вот Матрешка: помнишь ли ты ее? — говорила бабушка. — А ты подойди, дура, что стоишь?
Поцелуй ручку у барина: ведь это внучек.
— Что изволит моя царица — то закон! — произнес пан, галантно
поцеловав ручку Грушеньки. — Прошу пана до нашей компании! — обратился он любезно к Мите. Митя опять привскочил было с видимым намерением снова разразиться тирадой, но вышло другое.
Неточные совпадения
Хлестаков. Возьмите, возьмите; это порядочная сигарка. Конечно, не то, что в Петербурге. Там, батюшка, я куривал сигарочки по двадцати пяти рублей сотенка, просто
ручки потом себе
поцелуешь, как выкуришь. Вот огонь, закурите. (Подает ему свечу.)
Целуя, душенька, твою
ручку, остаюсь твой: Антон Сквозник-Дмухановский…» Ах, боже мой!
Хлестаков. Как же, как же, я вдруг. Прощайте, любовь моя… нет, просто не могу выразить! Прощайте, душенька! (
Целует ее
ручку.)
Г-жа Простакова. Говори, Митрофанушка. Как — де, сударь, мне не
целовать твоей
ручки? Ты мой второй отец.
Митрофан. Как не
целовать, дядюшка, твоей
ручки. Ты мой отец… (К матери.) Который бишь?