Неточные совпадения
Преданный Патрикей возроптал против этого и стал энергически отказываться, но
бабушка принудила его молчать, сказав, что все это нужно для нее, так как «неблагодарность тягчит
сердце человека».
— Все у нее, бедной, корчи в
сердце делались, — говорила
бабушка.
Бабушка считала эту волю для себя священною и повиновалась ей, но
сердце ее не лежало к институту.
При появлении этой добродушной толстой фигуры Дон-Кихот громко щелкнул каблуками и повернулся к нему спиной…
Бабушка теперь уже не могла усмирять расходившегося дворянина: она выслушивала, как губернатор репрезентовал ей заезжего гостя и потом как сам гость, на особом французском наречии, на котором говорят немцы, сказал княгине очень хитро обдуманное приветствие с комплиментами ее уму,
сердцу и значению.
— Есть, — отвечала
бабушка, — и я сама имею счастие многих знать с духом и с благородным
сердцем, но только все они вроссыпь приходят… Склейки нет, без призвания к делу наша дворянская сила в пустоцвет идет, а заботливые люди чудаками кажутся. Вон у меня человека видите… вон тот, что у окна с предводителем стоит разговаривает… Рогожин, бедный дворянин, весьма замечательный.
— Да, — поддерживала
бабушка, — умеренность большое дело: всего и счастлив только один умеренный, но надо не от мяса одного удерживаться. Это пост для глаз человеческих, а души он не пользует: лошади никогда мяса не едят, а всё как они скоты, то скотами и остаются; а надо во всем быть умеренною и свою нетерпеливость и другие страсти на
сердце своем приносить во всесожжение богу, а притом, самое главное, о других помнить.
Слово «теперь» значило: когда у них нет матери, и вызвало грустные воспоминания в
сердце бабушки, — она опустила глаза на табакерку с портретом и задумалась.
Неточные совпадения
И вдруг мы с нею оба обнялись и, ничего более не говоря друг другу, оба заплакали.
Бабушка отгадала, что я хотел все мои маленькие деньги извести в этот день не для себя. И когда это мною было сделано, то
сердце исполнилось такою радостию, какой я не испытывал до того еще ни одного раза. В этом лишении себя маленьких удовольствий для пользы других я впервые испытал то, что люди называют увлекательным словом — полное счастие, при котором ничего больше не хочешь.
— Знаю, и это мучает меня…
Бабушка! — почти с отчаянием молила Вера, — вы убьете меня, если у вас
сердце будет болеть обо мне…
Например, если б
бабушка на полгода или на год отослала ее с глаз долой, в свою дальнюю деревню, а сама справилась бы как-нибудь с своими обманутыми и поруганными чувствами доверия, любви и потом простила, призвала бы ее, но долго еще не принимала бы ее в свою любовь, не дарила бы лаской и нежностью, пока Вера несколькими годами, работой всех сил ума и
сердца, не воротила бы себе права на любовь этой матери — тогда только успокоилась бы она, тогда настало бы искупление или, по крайней мере, забвение, если правда, что «время все стирает с жизни», как утверждает Райский.
«А когда после? — спрашивала она себя, медленно возвращаясь наверх. — Найду ли я силы написать ему сегодня до вечера? И что напишу? Все то же: „Не могу, ничего не хочу, не осталось в
сердце ничего…“ А завтра он будет ждать там, в беседке. Обманутое ожидание раздражит его, он повторит вызов выстрелами, наконец, столкнется с людьми, с
бабушкой!.. Пойти самой, сказать ему, что он поступает „нечестно и нелогично“… Про великодушие нечего ему говорить: волки не знают его!..»
— Непременно, Вера!
Сердце мое приютилось здесь: я люблю всех вас — вы моя единственная, неизменная семья, другой не будет!
Бабушка, ты и Марфенька — я унесу вас везде с собой — а теперь не держите меня! Фантазия тянет меня туда, где… меня нет! У меня закипело в голове… — шепнул он ей, — через какой-нибудь год я сделаю… твою статую — из мрамора…