Неточные совпадения
— Бабинька-то тут
все еще продолжала задавать себе труд за трудом, —
начинала, бывало, Ольга Федотовна.
Все бы это тем и кончилось, но тут я-то вышла приказанье исполнить, а эта, вторая-то горничная,
начала княгине на ее вопросы отвечать, да и брякнула, что Грайвороне мушкет палец оторвал и лицо опалил.
И она у него, эта его рожа страшная, точно, сама зажила, только, припалившись еще немножечко, будто почернее стала, но пить он не перестал, а только
все осведомлялся, когда княгиня встанет, и как узнал, что бабинька велела на балкон в голубой гостиной двери отворить, то он под этот день немножко вытрезвился и в печи мылся. А как княгиня сели на балконе в кресло, чтобы воздухом подышать, он прополз в большой сиреневый куст и оттуда, из самой середины,
начал их, как перепел, кликать.
И после этого как проспался да
все это понял, что наделал, так пошел с горя в казенное село, на ярмарку, да там совсем и замутился: отлепил от иконы свечку в церкви и
начал при
всех за обеднею трубку закуривать.
— Княгиня в самые большие дома и во дворец выезжала и обо
всем там, кажется, могли наговориться, а, бывало, чуть только вернутся, сейчас ко мне: разденутся и велят себе задорную корочку аржаного хлеба покруче крупной солью насолить и у меня на сундучке сядут, и
начнем с нею про деревню говорить.
Отпраздновав несколько дней дома и наладив
все, что без нее в домашнем хозяйстве приходило в расстройство, Марья Николаевна опять отправлялась пешком за сто верст на свою фабрику, пока, наконец, в конце второго года явилась оттуда веселая и счастливая, с кульком основы, узоров и шерстей, и, поставив в светлом углу бедной горницы ткацкий стан,
начала дома ткать ковры уже как опытная мастерица.
Всего «мечтания» Ольги Федотовны, так она обыкновенно называла свою любовь, было два месяца, от
начала каникул до открытия академических курсов. В такое короткое время любовь эта зародилась, дошла до зенита и, совершив
все свое грациозное течение, спала звездою на землю, где поросла травой забвения.
Сама старенькая Ольга Федотовна, бывало, молодела и расцветала,
начиная перечислять нам
все достоинства, которыми сиял Патрикей.
Завидев такое лицо, она
вся покрывалась краской, на носу у нее крупными каплями проступал пот, и она
начинала привскакивать и приседать, чтоб ее непременно заметили.
При малейших замедлениях Рогожин не разбирал, кто в этом виноват, а грубил
всем, кому ни попало,
начиная с губернатора и кончая последним писарем.
В результате
всего этого получилось одно, что совсем выбившийся из сна Дон-Кихот в
начале Великого поста не выдержал и заболел: он сначала было закуролесил и хотел прорубить у себя в потолке окно для получения большей порции воздуха, который был нужен его горячей голове, а потом слег и впал в беспамятство, в котором
все продолжал бредить о широком окне и каком-то законе троичности, который находил во
всем, о чем только мог думать.
Однако
все это весьма естественно кончилось тем, что супруги к исходу своего медового месяца стали изрядно скучать, и Дон-Кихот Рогожин велел Зинке запрячь своих одров в тарантас и поехал с женою в церковь к обедне. Тут он налетел на известный случай с Грайвороной, когда бедный трубач, потеряв рассудок, подошел к иконостасу и, отлепив от местной иконы свечу,
начал при
всех закуривать пред царскими вратами свою трубку.
Гость, опоздавший и приехавший во время обеда, имел неудовольствие получать
все блюда с
начала и видеть, как
все ради его одного сидят и ожидают, пока он вступит в очередь.
Граф полюбопытствовал, как и отчего княгиня укрывает Дон-Кихота, а бабушка ему
все это рассказала и тем до того оживила беседу, что граф
начал смеяться, и шутить, и повторять рогожинское присловье: «перервать можно, а вывернуть нельзя».
Два поколения женщин, из которых одни еще не отжили, а другие только
начинали жить; роскошные туалеты первых и легкие девственные уборы вторых; богатый зал и таинственные боковые покои, где нарочно на этот случай привезенные гардеробные служанки производили, по требованиям художника, необходимые перемены в нарядах молодых красавиц, —
все это придавало собранию самый живой и интересный характер.
Начав замечать, что точно так же
всем этим тяготятся и другие, молоденькая княжна мало-помалу утверждалась в мысли, что она права, потому что ее мнение о матери находится в согласии со всеобщим мнением о княгине.
Княгиня его приветливо встретила, но
все в своем большом чепце, и повела его в маленькую гостиную, куда почти никто никогда не ходил, — здесь затворились, сели и
начали говорить.
Начиная с его фамилии, которую m-r Gigot напрасно скрашивал приставкою дворянской частицы, и кончая его наружностью и манерами, дававшими ему вид неудачного приходского клерка, он
всего более напоминал католического дьячка: тонкий, худой, немного запуганный, с глазами, таящими внутренний жар, и с длинными руками, постоянно стремящимися к упражнению в почтительных жестах.
Княгиня Варвара Никаноровна, находясь в числе строго избранных лиц небольшого кружка, в котором Журавский первый раз прочел свою записку «О крепостных людях и о средствах устроить их положение на лучших
началах», слушала это сочинение с глубочайшим вниманием и по окончании чтения выразила автору полное свое сочувствие и готовность служить его заботам
всем, чем она может.
Этим взрывом княгиня облегчила свою обиду и
весь остальной день просидела в гораздо более спокойном состоянии, а вечером в доме произошла история, которая ее даже заставила рассмеяться: дело в том, что Gigot имел неосторожность рассказать о своем проступке Рогожину, а тот
начал делать ему внушения, окончившиеся тем, что они подрались.
Она в этот день встала утром очень рано: хотя по ее глазам и покрасневшему носику видно было, что она не спала целую ночь и
все плакала, но она умылась холодной водицей и тотчас же спозаранков
начала бодро ходить по дому и со
всеми прощаться и
всем наказывать от себя поклон Рогожину, Марье Николаевне и многим другим лицам домашнего круга.
Он родился князем; и жил и умер, храня свой титул не как титул, но и как родовое достоинство. Он
начал русским барином, — а кончил испанским дворянином и «сохранился» в это время, когда так мало мастеров сохраняться во
всей чистоте при
всей бедности.
Мне казалось, что она их не любила: я всегда замечала, как ее коробило, когда тетушка, только оправясь с дороги, оставляла с maman своего интересного мужа, а сама
начинала ревизовать
все закоулки дома и вступала в интимнейшие разговоры с слугами.