Неточные совпадения
Всплакнула я раз-два и вдруг всего через одну короткую минуту времени отнимаю от глаз платочек, и предо мною, смотрю, за кладовыми, за углом, стоит Патрикей Семеныч и меня потихоньку
рукою к себе манит.
Как Патрикей кончил это печальное сказание, так бабушка, по словам Ольги Федотовны, встала и позвала его
к своей
руке, как то ему завещал покойный князь, и затем сама его в голову поцеловала и сквозь глубоких и обильных слез выговорила...
Она даже не раз обращала внимание ктитора на подтаивавшие мелкие свечи желтого воска, которые ставили
к кануну за упокой князя крестьяне, а потом сама после панихиды скушала первую ложку кутьи и положила одно зерно с нее в ротик сына, которого держала на
руках нянька, одетая в черное траурное платье.
Меж тем прошла в этом неделя; в один день Ольга Федотовна ездила в соседнее село
к мужику крестить ребенка, а бабушке нездоровилось, и она легла в постель, не дождавшись своей горничной, и заснула. Только в самый первый сон княгине показалось, что у нее за ширмою скребется мышь… Бабушка терпела-терпела и наконец, чтоб испугать зверька, стукнула несколько раз
рукою в стену, за которою спала Ольга Федотовна.
Если она
к этому прибавляла что-нибудь с намерением дать понять своему сопутнику, что ей очень трудно идти одной без его поддержки, то, вероятно, делала это с большим мастерством; но тем не менее румяный богослов все-таки или не дерзал предложить ей свою
руку, или же считал это не идущим
к его достоинству.
Ольга Федотовна пожала
к себе его
руку и, отворотясь от него в сторону, проговорила...
И вот в потребное время он взял в
руку бутылку мадеры и пошел вокруг, нагибаясь
к каждому гостю с вопросом: «Прикажете?», но, дойдя до сына и приклонясь
к нему, он не выдержал и, вместо «прикажете вина», простонал...
Как ни долог был срок, в течение которого бабушка ее приучала
к занятию этой позиции, скромная Марья Николаевна никак
к ней не могла привыкнуть и обыкновенно терялась при входе каждого нового гостя и для смелости улыбалась и окручивала свои
руки в жгутик свитым носовым платочком.
Это Рогожина крайне удивило, но когда девять мужиков, составлявших всю его крепостную силу, собравшись
к его соломенным хоромам на курьих ножках, растолковали ему, что они на свободе боятся исправника и всякого другого начальства, то Доримедонт Васильевич, долго шевеля в молчании губами и длинным рыжим усом, наконец махнул
рукой и сказал...
Священник оперся
рукой о лавку и пригнулся
к больному.
Архар отправился
к попу, а Рогожин, сверх всякого ожидания, в одну минуту оделся и, войдя шатающимися от слабости ногами в избу Архара, прямо, держась
рукою стены, прошел в угол, где сидела за своею прялкой его Дульцинея, и, поддержанный ее
рукою, сел возле нее и проговорил...
Но вместе с тем с этой же своей поездки
к бабушке Дон-Кихот сразу махнул
рукой на свою семейную жизнь.
Губернатору и графу Функендорфу угрожало то же самое: в зале пробило уже два часа, а они еще не жаловали. Обладавшие аппетитом гости напрасно похаживали около окон и посматривали на открытую дорогу, на которой должен был показаться экипаж, — однако его не было. Проходила уже и отсроченная четверть часа, и княгиня готовилась привстать и подать
руку Рогожину, который имел привилегию водить бабушку
к столу, как вдруг кто-то крикнул: «Едут!»
Все это было не в ее вкусе, но она смолчала и пригласила гостей присесть на минуту, а потом сейчас же почти встала и, подав
руку графу, отправилась
к столу.
Граф действительно ехал с тем, чтобы проследить тропу
к бабушкиному сердцу и состоянию; чутье княгини не ошибалось: он хотел искать ее
руки; конечно, желал быть вежлив, но меж тем неожиданно обидел Рогожина и сам обиделся.
Напомню опять, что это было накануне дня, когда бабушка должна была принять из
рук институтских воспитателей свою дочь, княжну Анастасию, с которою, как я уже прежде рассказала, взаимные отношения их были несколько расхоложены сначала взаимным отчуждением и отвычкою, а потом пренебрежительным обхождением княжны с людьми, которых посылала
к ней мать.
Княгиня его даже не сразу поняла, а когда он ей повторил свои слова и протянул ей
руку, она со вспыхнувшим от конфуза лицом быстро откинулась
к спинке дивана и проговорила...
В подкрепление этой просьбы княгиня пожала Функендорфу
руку, и они расстались; а чуть только карета графа отъехала от подъезда, бабушка сейчас же позвала
к себе Ольгу Федотовну и послала ее
к модистке, чтобы та принесла ей «коробук самых солидных чепцов». Выбрав себе из них самый большой, с крахмальным бантом на темени, княгиня сейчас же надела на себя этот старушечий чепец и, осмотревшись пред зеркалом, велела, чтоб ей таких еще две дюжины нашили.
Начиная с его фамилии, которую m-r Gigot напрасно скрашивал приставкою дворянской частицы, и кончая его наружностью и манерами, дававшими ему вид неудачного приходского клерка, он всего более напоминал католического дьячка: тонкий, худой, немного запуганный, с глазами, таящими внутренний жар, и с длинными
руками, постоянно стремящимися
к упражнению в почтительных жестах.
С дьяконицей, Марьей Николаевной, Gigot тоже никак не мог разговориться: он много раз
к ней подсосеживался и много раз начинал ей что-то объяснять и рассказывать, но та только тупо улыбалась да пожимала плечами и, наконец, однажды, увидев, что Gigot, рассказывая ей что-то, приходит в большое оживление, кричит, машет
руками и, несмотря на ее улыбки и пожиманье плечами, все-таки не отстает от нее, а, напротив, еще схватил ее за угол ее шейного платка и начал его вертеть, Марья Николаевна так этого испугалась, что сбросила с себя платок и, оставив его в
руках Gigot, убежала от него искать спасения.
Но это не был сон: это была самая существенная действительность, всю силу и все значение которой княгиня вполне ощутила только тогда, когда, измученная своею ролью в продолжение вечера, она села в карету и, обхватив
руками голову дочери, прижала ее
к своей груди и зарыдала.
Княгиня видела в неожиданном сегодняшнем происшествии страшное коварство, которое не пощадило ничего, а княжна видела во всем этом благородное заступничество за ее тяжелую долю; княгине был эстетически противен поступок человека, который метался с своею
рукой от нее
к дочери; княжна этого обстоятельства даже не подозревала и притом не могла и оценить всей важности шага, на который дала свое бесповоротное согласие.
И когда Ольга Федотовна приступила делать бабушкин ночной туалет, та, стоя
к ней спиною, всплеснула
руками и, сжав их у себя на темени, громко воскликнула...
О, благоприятель! неужто я увижу их лицом
к лицу? неужто я почувствую в моих
руках их юношеские
руки, неужто я увижу, как их юношеский ум начнет передо мною раскрываться, будто пышный цвет пред зарею, и я умру с отрадою, что этот цвет в свое время даст плод сторичный…
— То лучше, да из чужих
рук, а это от матери, — и опять продолжала возить подарок за подарком. Наконец бабушке пришла самая оригинальная мысль, и она сделала тетушке такой странный подарок, какого от нее никак невозможно было и ожидать, а именно: она, явясь в один день
к дочери, объявила, что дарит ей Ольгу Федотовну… Конечно, не навек, не в крепость, а так, в услужение.
— Она-то и мылась и гладилась по целым дням, и все не по-людски, а в особом виде: ногти одни по целому часу в кипяченом теплом вине держала, чтобы были розовы, а на ночь и
руки и лицо каким-то жиром намазывала и так и спала в перчатках, и чтобы, боже сохрани, никто
к ней подойти не смел, а утром всякий день приказывала себе из коровьего молока ванны делать и вся в молоко садилась.
— Вы несправедливы
к нему, сестра: неужели вы думаете, что какое-нибудь одною
рукою направленное воспитание будет хуже разновилья на разные стороны?