Тетушке же это «цирлих-манирлих» нравилось: она сама была манерна и не любила слишком живых проявлений каких бы то ни
было чувств, а потому брат Дмитрий ей совсем был неприятен. Впрочем, между княжною и братьями было очень мало общего: они только встречались, виделись, и больше ничего.
Неточные совпадения
Ольге Федотовне, разумеется, нелегко
было скрывать, что она любит богослова; чем она тщательнее хоронила в себе эту тайну своего сердца, тем чистое
чувство ее сильнее росло и крепло в этих похоронках и бунтливо рвалось наружу.
В этом
был его point d'honneur, [
Чувство долга, чести (франц.)] и даже более: он чувствовал потребность
быть ей предан без меры.
Графу казалось, что теперь он имел право считать княгиню сильно склонною к самым живым в его пользу
чувствам. Как человек солидный, имевший дело не с девочкою, а с женщиною, которой
было под сорок, он не торопил ее более ясными признаниями: он
был уверен, что все это непременно придет в свое время, когда княгиня поустроится с дочерью.
Глубиною этого живучего
чувства был тронут даже сам граф; он бросился целовать руки бабушки и просил ее о прощении.
— Ну вот… зачем шестнадцати?..
Есть девушки лет в двадцать пять… ну, тридцать… Прекрасные
есть девушки… с источниками живых
чувств. И даже скажу, девушка вас скорее и полюбит, и ее любить приятнее.
Нанеся этот удар своей подруге, Червев утешал ее, и очень успешно, тем, что мог найти в ее патриотическом
чувстве, которое в ней
было если не выше материнского, то по крайней мере в уровень с ним: она нашла облегчение в том, что молилась в одной молитве о сыне и о России.
Взволнованная резвым танцем княжна предстала; ее спросили: она
была согласна. Кто же
был жених? Княгиня видела Функендорфа и не верила своим глазам. Ей казалось, что ее обманывают разом все ее
чувства, что все это не действительность, а какой-то нелепый сон, в котором и она бредила и теперь бредят все, спеша приносить свои поздравления ей, княжне и Функендорфу.
Я прошу у вас прощения, если я вас напрасно побеспокоил моими
чувствами к дочери инспектора: ей действительно оказалось всего двенадцать лет, и даже неполных, так что ее отвезли в институт и она, по слухам, оказалась мне неверною, потому что обожает учителя математики, по предмету, который мне кажется всех более противен; а позвольте мне лучше считать своею невестою Иванову Оленьку, из городских барышень, которая тогда
была у инспектора на вечере».
Приземистая, маленькая, но довольно кругленькая фигурка дяди Якова Львовича
была какой-то конкрет недостижимого величия духа и благородства
чувств и мыслей, которые он вырабатывал не головою, а точно принес их откуда-то готовые из других, высших, надземных сфер.
Яков Львович, желая при встрече государя доставить ему по возможности приятное воспоминание о
чувствах дворян,
был озабочен, чем бы вызвать у императора милостивое одобрение, которое всецело бы должно
было принадлежать дворянству, а не всем тем, кого в общей массе представит губернатор?
Я плачу… если вашей Тани // Вы не забыли до сих пор, // То знайте: колкость вашей брани, // Холодный, строгий разговор, // Когда б в моей лишь было власти, // Я предпочла б обидной страсти // И этим письмам и слезам. // К моим младенческим мечтам // Тогда имели вы хоть жалость, // Хоть уважение к летам… // А нынче! — что к моим ногам // Вас привело? какая малость! // Как с вашим сердцем и умом //
Быть чувства мелкого рабом?
Настоящею причиной всей этой «новизны»
было чувство, внушенное Базарову Одинцовой, чувство, которое его мучило и бесило и от которого он тотчас отказался бы с презрительным хохотом и циническою бранью, если бы кто-нибудь хотя отдаленно намекнул ему на возможность того, что в нем происходило.
Неточные совпадения
Почтмейстер. Нет, о петербургском ничего нет, а о костромских и саратовских много говорится. Жаль, однако ж, что вы не читаете писем:
есть прекрасные места. Вот недавно один поручик пишет к приятелю и описал бал в самом игривом… очень, очень хорошо: «Жизнь моя, милый друг, течет, говорит, в эмпиреях: барышень много, музыка играет, штандарт скачет…» — с большим, с большим
чувством описал. Я нарочно оставил его у себя. Хотите, прочту?
Трудись! Кому вы вздумали // Читать такую проповедь! // Я не крестьянин-лапотник — // Я Божиею милостью // Российский дворянин! // Россия — не неметчина, // Нам
чувства деликатные, // Нам гордость внушена! // Сословья благородные // У нас труду не учатся. // У нас чиновник плохонький, // И тот полов не выметет, // Не станет печь топить… // Скажу я вам, не хвастая, // Живу почти безвыездно // В деревне сорок лет, // А от ржаного колоса // Не отличу ячменного. // А мне
поют: «Трудись!»
«
Пей, вахлачки, погуливай!» // Не в меру
было весело: // У каждого в груди // Играло
чувство новое, // Как будто выносила их // Могучая волна // Со дна бездонной пропасти // На свет, где нескончаемый // Им уготован пир!
Милон. Душа благородная!.. Нет… не могу скрывать более моего сердечного
чувства… Нет. Добродетель твоя извлекает силою своею все таинство души моей. Если мое сердце добродетельно, если стоит оно
быть счастливо, от тебя зависит сделать его счастье. Я полагаю его в том, чтоб иметь женою любезную племянницу вашу. Взаимная наша склонность…
Софья. Подумай же, как несчастно мое состояние! Я не могла и на это глупое предложение отвечать решительно. Чтоб избавиться от их грубости, чтоб иметь некоторую свободу, принуждена
была я скрыть мое
чувство.