Неточные совпадения
Владимир. Как! (
С отчаяньем) Это превзошло мои ожиданья! И
с такой открытой холодностью!
с такой адской улыбкой? И я — ваш сын? Так, я ваш сын и потому должен быть врагом всего священного, врагом вашим… из благодарности! О, если б я мог мои чувства, сердце,
душу, мое дыхание превратить
в одно слово,
в один звук, то этот звук был бы проклятие первому мгновению моей жизни, громовой удар, который потряс бы твою внутренность, мой отец… и отучил бы тебя называть меня сыном!
Вот он в арестантском халате на тюремных нарах, с болью в сердце,
с отчаяньем в душе, а рядом с ним буйный разгул товарищей по заключенью, дикий хохот, громкие песни, бесстыдная похвальба преступностью, ругательства, драки…
Неточные совпадения
Только
в эту минуту я понял, отчего происходил тот сильный тяжелый запах, который, смешиваясь
с запахом ладана, наполнял комнату; и мысль, что то лицо, которое за несколько дней было исполнено красоты и нежности, лицо той, которую я любил больше всего на свете, могло возбуждать ужас, как будто
в первый раз открыла мне горькую истину и наполнила
душу отчаянием.
Он не знал, что делать, отпер дверь, бросился
в столовую, забежал
с отчаяния в какой-то темный угол, выбежал
в сад, — чтоб позвать кухарку, зашел
в кухню, хлопая дверьми, — нигде ни
души.
Начинает тихо, нежно: «Помнишь, Гретхен, как ты, еще невинная, еще ребенком, приходила
с твоей мамой
в этот собор и лепетала молитвы по старой книге?» Но песня все сильнее, все страстнее, стремительнее; ноты выше:
в них слезы, тоска, безустанная, безвыходная, и, наконец,
отчаяние: «Нет прощения, Гретхен, нет здесь тебе прощения!» Гретхен хочет молиться, но из груди ее рвутся лишь крики — знаете, когда судорога от слез
в груди, — а песня сатаны все не умолкает, все глубже вонзается
в душу, как острие, все выше — и вдруг обрывается почти криком: «Конец всему, проклята!» Гретхен падает на колена, сжимает перед собой руки — и вот тут ее молитва, что-нибудь очень краткое, полуречитатив, но наивное, безо всякой отделки, что-нибудь
в высшей степени средневековое, четыре стиха, всего только четыре стиха — у Страделлы есть несколько таких нот — и
с последней нотой обморок!
Мало того: правосудие и земная казнь даже облегчают казнь природы, даже необходимы
душе преступника
в эти моменты как спасение ее от
отчаяния, ибо я и представить себе не могу того ужаса и тех нравственных страданий Карамазова, когда он узнал, что она его любит, что для него отвергает своего „прежнего“ и „бесспорного“, что его, его, „Митю“, зовет
с собою
в обновленную жизнь, обещает ему счастье, и это когда же?
И странно было ему это мгновениями: ведь уж написан был им самим себе приговор пером на бумаге: «казню себя и наказую»; и бумажка лежала тут,
в кармане его, приготовленная; ведь уж заряжен пистолет, ведь уж решил же он, как встретит он завтра первый горячий луч «Феба златокудрого», а между тем
с прежним, со всем стоявшим сзади и мучившим его, все-таки нельзя было рассчитаться, чувствовал он это до мучения, и мысль о том впивалась
в его
душу отчаянием.