Неточные совпадения
Друг
мой! впервые существо земное так называло Вадима; он не мог разом обнять всё это блаженство; как безумный схватил он себя за голову, чтобы увериться в том, что это не обман сновидения; улыбка остановилась на устах его — и душа его, обогащенная целым чувством, сделалась подобна временщику, который, получив миллион и не умея употребить его, прячет в железный сундук и стережет свое
сокровище до конца за жизни.
— О
мой милый… целуй, целуй меня… я не хочу быть
сокровищем скупого… — пускай мне угрожают адские муки… надобно же заплатить судьбе… я счастлива! — не правда ли?
«Да, да, как это было? — думал он, вспоминая сон. — Да, как это было? Да! Алабин давал обед в Дармштадте; нет, не в Дармштадте, а что-то американское. Да, но там Дармштадт был в Америке. Да, Алабин давал обед на стеклянных столах, да, — и столы пели: Il mio tesoro, [
Мое сокровище,] и не Il mio tesoro, a что-то лучше, и какие-то маленькие графинчики, и они же женщины», вспоминал он.
Боясь, чтоб кто-нибудь не отнял
моего сокровища, я пробежал прямо через сени в детскую, лег в свою кроватку, закрылся пологом, развернул первую часть — и позабыл все меня окружающее.
— Душенька, миленькая, он,
мое сокровище, приехал сюда в деревню, может быть, навсегда, — говорила Фатеева.
Неточные совпадения
Мы расстаемся навеки; однако ты можешь быть уверен, что я никогда не буду любить другого:
моя душа истощила на тебя все свои
сокровища, свои слезы и надежды.
Узнай, по крайней мере, звуки, // Бывало, милые тебе — // И думай, что во дни разлуки, // В
моей изменчивой судьбе, // Твоя печальная пустыня, // Последний звук твоих речей // Одно
сокровище, святыня, // Одна любовь души
моей.
— Да как же вдруг этакое
сокровище подарить! Ее продать в хорошие, надежные руки — так… Ах, Боже
мой! Никогда не желал я богатства, а теперь тысяч бы пять дал… Не могу, не могу взять: ты мот, ты блудный сын — или нет, нет, ты слепой младенец, невежа…
К тому же сознание, что у меня, во мне, как бы я ни казался смешон и унижен, лежит то
сокровище силы, которое заставит их всех когда-нибудь изменить обо мне мнение, это сознание — уже с самых почти детских униженных лет
моих — составляло тогда единственный источник жизни
моей,
мой свет и
мое достоинство,
мое оружие и
мое утешение, иначе я бы, может быть, убил себя еще ребенком.
— «Верочка, друг
мой, ангел
мой, — говорит Марья Алексевна, — приляг, отдохни,
сокровище, ну, что на меня смотреть, я и так полежу.