Неточные совпадения
Мы оставили русских на марше от пепелища розенгофского форпоста к Сагницу. Немой, как мы сказали, служил им вожатым. Горы, по которым они шли,
были так высоки, что лошади, с тяжестями взбираясь на них (употреблю простонародное сравнение), вытягивались, как прут, а спалзывая с них, едва не свертывались в клубок. Вековые анценские леса пробудились тысячами отголосков; обитавшие в них зверьки, испуганные необыкновенною тревогой, бежали, сами не зная куда, и
попадали прямо в толпы солдат.
В самую полночь, когда все улеглись бы
спать, баронесса должна
была на веревочной лестнице спуститься из окна, бежать через сад, там переодеться крестьянином и под этим видом достигнуть ближайшей рощи, где должен
был ожидать ее проводник с надежным конем; между тем огонь, по проведенной неприметно пороховой дорожке, пробежав сквозь разбитое в подвале окно, коснулся бы нескольких бочонков с порохом.
Вправо
были кусты, в них мелькнул огонек, еще раз мелькнул и скрылся; черные тени ходили, поднимались и
упадали.
Андрей Денисов (ибо это он
был) обратился к своим спутникам. В одном из них, чернеце, легко нам узнать Авраама. Старик приказал им отойти несколько от хижины, одному стать на страже, другим лечь отдохнуть, что немедленно и с подобострастием выполнили они, исключая Авраама, который возвратился прислушивать сквозь стенку. Сам хозяин, не заботясь о гостях, ушел
спать на житницу.
— Эй, брат Удалой! — говорил голос. — Послушай меня: брось добычу. Право слово, этот рыжий мальчишка
был сам сатана. Видел ли, как он всю ночь щерил на нас зубы? то забежит в одну сторону, то в другую. Подшутил лихо над нами! Легко ли? Потеряли из-под носу авангардию и наверняк
попадем не на Черную, а на чертову мызу.
Секира, лежавшая у корня, должна
быть поднята, и древу нечестия пришло время
пасть.
В глазах Густава что-то
было дикое; с ядовитою усмешкою он обращал их на все окружавшее его; он весь дрожал. Записка
упала из рук. Паткуль поднял ее.
Выбрасывали, выносили и перетаскивали из домов имущества; кричали, бегали, толпились, толкали друг друга, рассказывали, что неприятель уже за милю от города; иные едва не сажали его на нос каждому встречному и поперечному, и все старались
быть первыми у моста, чтобы
попасть в замок, в котором, казалось им, заключалось общее спасение.
И этот вопиющий голос не
был голос в пустыне: усастый Орест протащил своего Пилада [Орест и Пилад — имена двух верных друзей, ставшие нарицательными (греч. миф.).] сквозь щель едва отворенных ворот. Тут началась толкотня, писк, крик; некоторые с моста
попадали в воду.
Народ
был прогнан на твердую землю, мост сломан и перенесен на дрова в крепость. Загремели цепи,
упал затвор, и двери спасения замкнулись безвозвратно.
Щеки ее пылали; грусть в очах ее походила более на тоску любви; черные локоны
падали на алебастровые округленные плечи; шея
была опоясана золотым ожерельем с бирюзою; белоатласное платье, подаренное ей Луизой и сберегаемое ею на важный случай, ластилось около ее роскошных форм и придавало ей какое-то величие; стан ее обнимал золотошвейный пояс; одинокая пышная роза колебалась на белоснежной девственной груди.
В самом деле, русские на нескольких плотах подъехали с разных сторон к острову. Встреча
была ужасная. Блеснули ружья в бойницах, и осаждавшие дорого заплатили за свою неосторожность. Сотни их
пали. Плоты со множеством убитых и раненых немедленно возвратились к берегу. Из стана послан
был офицер шведский переговорить с Вульфом, что русские не на штурм шли, а только ошибкою, ранее назначенного часа, готовились принять в свое заведование остров.
Иные, не успев еще разрешить ноги свои от смертных уз, но желая скорее поклониться святому мужу (которого за несколько минут готовы
были побить каменьями, как Антипа), бросались вперед, запутывались в саванах,
падали друг на друга и возились по земле.
Робко осмотрелся он сквозь деревья по сторонам; никого не видать и не слыхать! Одни воды шумно неслись в море. На взморье стояла эскадра, как стая лебедей, упираясь грудью против ярости волн. За ближайшим к морю углом другого острова (названного впоследствии Васильевским) два судна прибоченились к сосновому лесу, его покрывавшему; флаг на них
был шведский. Временем с судов этих
палили по два раза; тем же сигналом отвечали из Ниеншанца.
С того времени, как Последний Новик
был освобожден из плена, челнок его несся по произволу речного течения;
попав на взморье, встречен противными волнами и наконец прибит ими к корельскому берегу за несколько верст от устья Невы.
Боже мой! на устах ее замирает слово, которое готова
была произнести; смертная бледность покрывает ее лицо, и Сусанна
падает на руки монахинь.
Главное дело должна совершить Роза. Приступая к нему, она
падает на колена и, подняв к небу полные слез глаза, молит Бога об успехе. „Дай мне спасти его! — восклицает она. — И потом я умру спокойно! Мне, мне
будет мой Фишерлинг обязан своим спасением; он вспомнит обо мне хоть тогда, когда меня не станет; он скажет, что никто на свете не любил его, как я!”
Стража с офицером, вновь наряженным, вошла. Роза в безумии погрозила на них
пилою и голосом, походившим на визг, заговорила и запела: „Тише!.. не мешайте мне… я
пилю, допилю, друга милого спасу… я
пилю,
пилю,
пилю…” В это время она изо всех сил
пилила, не железо, но ногу Паткуля; потом зашаталась, стиснула его левою рукою и вдруг
пала. Розу подняли… Она…
была мертвая.
— Ах, Матка Божья! — пищала толстая писарша, выдираясь локтями из толпы и таща подругу. — Такая судьбина
пала нашему Казимиру, а то ведь, оборони Господи! должно
было колесовать его в Слупце. Невежа! — продолжала она, изменив свой нежный голос на грубый и толкая одного молодого человека, порядочно одетого. — Не имеет никакого уважения к званию.
Пока Елисавета осыпала своего подсудимого ругательствами, Адольф успел прочесть данный ему лоскуток и прочие бумаги,
упал со слезами на колена перед распятием, благодарил в несвязных словах Бога за спасение свое и брата и потом, встав, объявил пастору, что свадьбе не
быть.
Неточные совпадения
Городничий (в сторону).Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде не оборвется! А ведь какой невзрачный, низенький, кажется, ногтем бы придавил его. Ну, да постой, ты у меня проговоришься. Я тебя уж заставлю побольше рассказать! (Вслух.)Справедливо изволили заметить. Что можно сделать в глуши? Ведь вот хоть бы здесь: ночь не
спишь, стараешься для отечества, не жалеешь ничего, а награда неизвестно еще когда
будет. (Окидывает глазами комнату.)Кажется, эта комната несколько сыра?
Иной городничий, конечно, радел бы о своих выгодах; но, верите ли, что, даже когда ложишься
спать, все думаешь: «Господи боже ты мой, как бы так устроить, чтобы начальство увидело мою ревность и
было довольно?..» Наградит ли оно или нет — конечно, в его воле; по крайней мере, я
буду спокоен в сердце.
К нам земская полиция // Не
попадала по́ году, — // Вот
были времена!
Пир кончился, расходится // Народ. Уснув, осталися // Под ивой наши странники, // И тут же
спал Ионушка // Да несколько упившихся // Не в меру мужиков. // Качаясь, Савва с Гришею // Вели домой родителя // И
пели; в чистом воздухе // Над Волгой, как набатные, // Согласные и сильные // Гремели голоса:
Ой, страшно
будет спать!..