Неточные совпадения
— Я пошатался и по России, — чего не делает нужда! — прожил несколько лет
в резиденции царя,
в Москве, научился там
играть на гуслях и языку русскому у одного школьника из духовного звания, по-нашему — студента теологии, который любил меня, как брата, и, когда я собрался
в Швецию, подарил мне на память этот
ящик вместе с картиною, как теперь видите. С того времени берегу драгоценный дар московского приятеля. О! чего не напоминает он мне!
Неточные совпадения
— Нет, ты фон Зон. Ваше преподобие, знаете вы, что такое фон Зон? Процесс такой уголовный был: его убили
в блудилище — так, кажется, у вас сии места именуются, — убили и ограбили и, несмотря на его почтенные лета, вколотили
в ящик, закупорили и из Петербурга
в Москву отослали
в багажном вагоне, за нумером. А когда заколачивали, то блудные плясавицы пели песни и
играли на гуслях, то есть на фортоплясах. Так вот это тот самый фон Зон и есть. Он из мертвых воскрес, так ли, фон Зон?
Вчера, по инструкции, я вынул фортепиано из
ящика —
в субботу оно будет поставлено на место, а
в среду будет открытие — знай, что 18 февраля Аннушка на нем
играет.
В тот же вечер, часов около одиннадцати, она искусно навела
в разговоре нотариуса на то, чтобы он показал ей его несгораемый
ящик,
играя на его своеобразном денежном честолюбии. Быстро скользнув глазами по полкам и по выдвижным
ящикам, Тамара отвернулась с ловко сделанным зевком и сказала:
В большой комнате казармы было пропасть народа: морские, артиллерийские и пехотные офицеры. Одни спали, другие разговаривали, сидя на каком-то
ящике и лафете крепостной пушки; третьи, составляя самую большую и шумную группу за сводом, сидели на полу, на двух разостланных бурках, пили портер и
играли в карты.
Подавали на стол, к чаю, красное крымское вино, тартинки с маслом и сыром, сладкие сухари.
Играл на пианино все тот же маленький, рыжеватый, веселый Панков из консерватории, давно сохнувший по младшей дочке Любе, а когда его не было, то заводили механический музыкальный
ящик «Монопан» и плясали под него.
В то время не было ни одного дома
в Москве, где бы не танцевали при всяком удобном случае, до полной усталости.