Неточные совпадения
Тут являлись кстати и некстати роды знаменитых гермейстеров, кровные связи ее с магистрами [Магистр — глава рыцарского ордена.] и коадъюторами [Коадъютор — помощник епископа.], высокие замки, где каждый барон
был независимый государь, окруженный знатными вассалами, пригожими пажами, волшебниками-карлами, богатырями-оруженосцами и толпою благородной дворни (Hofleute).
Воображение ее настроено
было этим чтением до того, что ей во сне и наяву беспрестанно мерещились карлы,
волшебники, великаны и разного образа привидения.
Я каждый день, восстав от сна, // Благодарю сердечно бога // За то, что в наши времена // Волшебников не так уж много. // К тому же — честь и слава им! — // Женитьбы наши безопасны… // Их замыслы не так ужасны // Мужьям, девицам молодым. // Но
есть волшебники другие, // Которых ненавижу я: // Улыбка, очи голубые // И голос милый — о друзья! // Не верьте им: они лукавы! // Страшитесь, подражая мне, // Их упоительной отравы, // И почивайте в тишине.
Неточные совпадения
— Это все мне? — тихо спросила девочка. Ее серьезные глаза, повеселев, просияли доверием. Опасный
волшебник, разумеется, не стал бы говорить так; она подошла ближе. — Может
быть, он уже пришел… тот корабль?
— Так, так; по всем приметам, некому иначе и
быть, как
волшебнику. Хотел бы я на него посмотреть… Но ты, когда пойдешь снова, не сворачивай в сторону; заблудиться в лесу нетрудно.
— Нет, не
будет драться, — сказал
волшебник, таинственно подмигнув, — не
будет, я ручаюсь за это. Иди, девочка, и не забудь того, что сказал тебе я меж двумя глотками ароматической водки и размышлением о песнях каторжников. Иди. Да
будет мир пушистой твоей голове!
Большой колокол напомнил Климу Голову богатыря из «Руслана», а сутулый попик, в светлой пасхальной рясе, седовласый, с бронзовым лицом,
был похож на
волшебника Финна.
Ябедник, обладавший острым пером, знанием законов и судопроизводства, внушал среднему обывателю суеверный ужас. Это
был злой
волшебник, знающий магическое «слово», которое отдает в его руки чужую судьбу. Усадьба Антона Банькевича представляла нечто вроде заколдованного круга.