Неточные совпадения
Вот уже одиннадцать дней, как
они не дают мне любоваться кладом моим, рассыпают
его, опять собирают, мучат меня своими плясками и грозят мне тем же, пока я жив, если не выдам
им двенадцатой, а
кого — не
знаю.
Кто, однако ж, выведал
его хорошо,
знал, что на обманы для своей пользы
он провел бы мудреца.
На следующий день, только что начало светать,
он вскочил с постели, спешил одеться и выйти из деревни с твердым намерением во что бы ни стало приблизиться к замку и
узнать, от
кого бы то ни было, о состоянии больной.
Кто знает, бароны и баронессы рассчитывали по-своему, а тот,
кто выше не только
их, но и короля шведского, который щелкает по носам других корольков (здесь Фриц скинул шляпу и поднял с благоговением глаза к небу), тот, может быть, рассчитал иначе.
Если бы фельдмаршал
знал,
кто он такой, то купил бы голову
его ценою золота.
Карла. А что ваш князь Михаил? сделает дело на славу, да и молчит. Ну
кто бы
знал про
его храбрество?
Старый солдат. Как!
кто бы
знал? Не все хорошей славе на сердце лежать, а дурной бежать; и добрая молва по добру и разносится. От всего святого русского воинства нашему князю похвала; государь
его жалует;
ему честь, а полку вдвое. Мы про
него и песенку сложили. Как придем с похода по домам, наши ребята да бабы будут величать
его, а внучки подслушают песенку, выучат ее да своим внучатам затвердят.
Филя. Ей, ей, право, велико слово! Вы
знаете, какое у меня ухо: чуть
кто на волос неверно споет, так и завизжит в
нем, как поросенок или тупая пила. Не сбедокурил бы над нами проводник. Молодец хоть куда! Пожалуй, на обе руки! Да еще не жид ли: и нашим и вашим… Нас подвел ночью шведов побить, а днем подведет
их, чтоб нас поколотить.
— Не подшучивает ли
кто над нами? — Глебовской готов был побожиться, что
он один в отряде
знает эту песню. Требовали от Фили, чтобы признался, не выучил ли
он ей
кого?
Кто посмотрел бы на
них в это время, не
зная предыдущих обстоятельств, мог бы подумать, что худенький суровый старичок хозяин у себя дома, обязывающий, и что она пришелица, одолженная и ожидающая милостей.
—
Кого я не
знаю? Знаком мне и этот чудак, у которого рот почти всегда на замке, а руки всегда настежь для бедняков. Вот вы, господин шведский музыкант или что-нибудь помудрее, бог вас весть: вы даете с условием; а тот простак — лишь кивнул
ему головой, и шелег в шапке.
Он один может свидетельствовать о том, что я совершил, что хотел совершить; а
кто знает, что нынешний день, этот миг —
его?
Он не
знает,
кто я, откуда,
кому работаю;
он не
знает, что с
ним ходит столько лет рука об руку преступник, изгнанник из своего отечества; что товарищ, вожатый, которому
он отдал душу, запер для
него свою и торгует с
ним лучшим даром господа — любовью к ближнему.
Он возвращает тебе то, что получает от тебя ж. На что
ему знать,
кто ты, откуда?
Взявшись за ремесло лазутчика,
он должен был твердо
знать, что для ловли сельдей и китов бывает одна пора; но если этот лукавый музыкант провел нас, искусников, — ибо часто в нашем ремесле случается, что тот,
кто считает себя близко цели своего обмана, бывает сам обойден; на всякого мудреца бывает довольно простоты, — если тот лукавый музыкант, говорю я, проведал,
кто пожалует сюда на праздник с Фюренгофом, и шепнет о том не в урочный час на ушко своему доброжелателю?..
— Может быть, в эту самую минуту, как я с вами говорю, новый польский король на коленах принимает венец из рук победителя. Каково, meine Kindchen! [Ребятушки! (
нем.)] Надобно ожидать еще великих происшествий.
Кто знает? Сегодня в Варшаве, завтра в Москве; сегодня Августа долой; завтра, может быть, ждет та же участь Алексеевича.
— Вы Паткуль! Голос второго отца, при первом
его звуке, отозвался в моем сердце. Бегите, за вами примечают. Фюренгофу сделают допрос, и вы пропали.
Кто знает? через несколько минут я только шведский подданный!
—
Кто знает, — говорили
они, — когда мы увидимся?.. Может быть, никогда!
Это был один из тех характеров, которые могли возникнуть только в тяжелый XV век на полукочующем углу Европы, когда вся южная первобытная Россия, оставленная своими князьями, была опустошена, выжжена дотла неукротимыми набегами монгольских хищников; когда, лишившись дома и кровли, стал здесь отважен человек; когда на пожарищах, в виду грозных соседей и вечной опасности, селился он и привыкал глядеть им прямо в очи, разучившись знать, существует ли какая боязнь на свете; когда бранным пламенем объялся древле мирный славянский дух и завелось козачество — широкая, разгульная замашка русской природы, — и когда все поречья, перевозы, прибрежные пологие и удобные места усеялись козаками, которым и счету никто не ведал, и смелые товарищи их были вправе отвечать султану, пожелавшему знать о числе их: «
Кто их знает! у нас их раскидано по всему степу: что байрак, то козак» (что маленький пригорок, там уж и козак).
Кнуров. Ничего тут нет похвального, напротив, это непохвально. Пожалуй, с своей точки зрения, он не глуп: что он такое…
кто его знает, кто на него обратит внимание! А теперь весь город заговорит про него, он влезает в лучшее общество, он позволяет себе приглашать меня на обед, например… Но вот что глупо: он не подумал или не захотел подумать, как и чем ему жить с такой женой. Вот об чем поговорить нам с вами следует.
— Полно, не распечатывай, Илья Иваныч, — с боязнью остановила его жена, —
кто его знает, какое оно там письмо-то? может быть, еще страшное, беда какая-нибудь. Вишь, ведь народ-то нынче какой стал! Завтра или послезавтра успеешь — не уйдет оно от тебя.
Неточные совпадения
Как бы, я воображаю, все переполошились: «
Кто такой, что такое?» А лакей входит (вытягиваясь и представляя лакея):«Иван Александрович Хлестаков из Петербурга, прикажете принять?»
Они, пентюхи, и не
знают, что такое значит «прикажете принять».
Чудно все завелось теперь на свете: хоть бы народ-то уж был видный, а то худенький, тоненький — как
его узнаешь,
кто он?
О! я шутить не люблю. Я
им всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Да что в самом деле? Я такой! я не посмотрю ни на
кого… я говорю всем: «Я сам себя
знаю, сам». Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается и чуть-чуть не шлепается на пол, но с почтением поддерживается чиновниками.)
Стародум. Фенелона? Автора Телемака? Хорошо. Я не
знаю твоей книжки, однако читай ее, читай.
Кто написал Телемака, тот пером своим нравов развращать не станет. Я боюсь для вас нынешних мудрецов. Мне случилось читать из
них все то, что переведено по-русски.
Они, правда, искореняют сильно предрассудки, да воротят с корню добродетель. Сядем. (Оба сели.) Мое сердечное желание видеть тебя столько счастливу, сколько в свете быть возможно.
Правдин. А
кого он невзлюбит, тот дурной человек. (К Софье.) Я и сам имею честь
знать вашего дядюшку. А, сверх того, от многих слышал об
нем то, что вселило в душу мою истинное к
нему почтение. Что называют в
нем угрюмостью, грубостью, то есть одно действие
его прямодушия. Отроду язык
его не говорил да, когда душа
его чувствовала нет.