Неточные совпадения
— Ах! дядюшка, дядюшка, — сказал Эйхлер тронутым голосом, ведя Липмана под руку, — после
великих жертв, после неусыпных трудов, в которых я потерял здоровье и
спокойствие, после утонченных и небезуспешных стараний скрыть вашу безграмотность от герцога и государыни, которой еще ныне представил отчет, будто сочиненный и написанный вами; после всего этого вы приходите подглядывать за мною… — и, не дав отвечать дяде, продолжал: — Знаете ли, кто был со мной?
Какое бы страстное, грешное, бунтующее сердце не скрылось в могиле, цветы, растущие на ней, безмятежно глядят на нас своими невинными глазами: не об одном вечном спокойствии говорят нам они, о том
великом спокойствии «равнодушной» природы; они говорят также о вечном примирении и о жизни бесконечной…
Тут было тихо и торжественно. Деревья, окутанные в свои белые ризы, дремали в неподвижном величии. Иногда с верхней ветки срывался кусочек снега, и слышно было, как он шуршал, падая и цепляясь за другие ветви. Глубокая тишина и
великое спокойствие, сторожившие сад, вдруг пробудили в истерзанной душе Мерцалова нестерпимую жажду такого же спокойствия, такой же тишины.
Мы шли по белой дороге, Я и Моя тень, останавливались и снова шли. Я сел на камень при дороге, и черная тень спряталась за моей спиною. И здесь
великое спокойствие снизошло на землю, на мир, и моего холодного лба коснулся холодный поцелуй луны.
Магнуса не оказалось дома, и Меня приняла Мария.
Великое спокойствие снизошло на Меня, великим спокойствием дышу Я сейчас. Как шхуна с опущенными парусами, Я дремлю в полуденном зное заснувшего океана. Ни шороха, ни всплеска. Я боюсь шевельнуться и шире открыть солнечно-слепые глаза, Я боюсь, неосторожно вздохнув, поднять легкую рябь на безграничной глади. И Я тихо кладу перо.
Неточные совпадения
Но это
спокойствие часто признак
великой, хотя скрытой силы; полнота и глубина чувств и мыслей не допускает бешеных порывов: душа, страдая и наслаждаясь, дает во всем себе строгий отчет и убеждается в том, что так должно; она знает, что без гроз постоянный зной солнца ее иссушит; она проникается своей собственной жизнью, — лелеет и наказывает себя, как любимого ребенка.
Подарок! А у него двести рублей в кармане! Если деньги и пришлют, так к Рождеству, а может быть, и позже, когда продадут хлеб, а когда продадут, сколько его там и как
велика сумма выручена будет — все это должно объяснить письмо, а письма нет. Как же быть-то? Прощай, двухнедельное
спокойствие!
Баталионный командир, охотно отдающий справедливость всему
великому, в заключение своих восторженных панегириков об нем всегда прибавляет: «Как жаль, что Порфирий Петрович ростом не вышел: отличный был бы губернатор!» Нельзя сказать также, чтоб и во всей позе Порфирия Петровича было много грации; напротив того, весь он как-то кряжем сложен; но зато сколько
спокойствия в этой позе! сколько достоинства в этом взоре, померкающем от избытка величия!
Жегулев зажал в кармане браунинг и подумал, охваченный тем
великим гневом, который, не вмещаясь ни в крик, ни в слова, кажется похожим на мертвое
спокойствие: «Нет, убить мало. Завтра придут наши, и я его повешу на этой березе, да при всем народе. Только бы не ушел».
И так как господин Бобковский //
Великим делом занят сам, // То здесь блестящий круг тамбовский // Позвольте мне представить вам. // Во-первых, господин советник, // Блюститель нравов, мирный сплетник, //.......... //.......... // А вот уездный предводитель, // Весь спрятан в галстук, фрак до пят, // Дискант, усы и мутный взгляд. // А вот,
спокойствия рачитель, // Сидит и сам исправник — но // Об нем уж я сказал давно.