Неточные совпадения
С легкой руки
вашей дела
наши пошли в гору, мы живем теперь в полном довольстве
и благословляем
ваше имя, как
нашего благодетеля.
— Да разве
и наш брат не повинен в этом грехе? — вмешал тут свою речь Ранеев, — я с Лизой был на днях на одной художественной выставке. Тут же был
и русский князь, окруженный подчиненными ему сателлитами. Вообразите, во все время, как мы за ним следили, он не проронил ни одного русского слова
и даже, увлекаясь галломанией, обращался по-французски к одному художнику, который ни слова не понимал на этом языке. Продолжайте же
ваш список.
— Чтобы кончить
наш спор, — сказал Ранеев, — как медиатор
ваш, позволю себе порешить его так: вы оба вложили в него большую долю правды. Но чтобы толковать основательно о
нашем обществе, о воспитании женщин, мало простого разговора, надо написать целый том. Да
и пишут об них целые трактаты. Добрый знак. Покуда дела от них только коммуны да стриженные в кружок волосы; Бог даст примемся
и за разумное воспитание, как его понимает здоровая англосаксонская раса в Европе
и в Америке.
— Наконец это дерзко. Видано ли, чтобы овца учила своего пастыря! Не думаете ли вы, пан философ Пржшедиловский, перейти в эту восточную схизму, проклятую
нашим святейшим отцом?
Ваша супруга
и дети погрязли уже в ней.
— Опять польская национальность! Я должен паки
и повторить вам прежнее
наше заключение, что там нет польской национальности, где нет польского народа. А
ваша заметка доказывает, что преобладающий, высший
и богатый класс поляков заботится только о поддержке своей веры
и унижении русской, которая есть вера их бедных, угнетенных крестьян.
Не лучше ль бы было тебе молиться
и исполнять свои требы в
наших богатых костелах, бок о бок с
вашими домами, слушать божественную музыку
наших органов
и трогательную, горячую проповедь
нашу.
— Теперь остается нам очистить один из самых важных нареканий
ваших на Россию, — сказал Сурмин, — если мы не наскучили своим длинным спором
и особенно я своим ораторством
нашим слушателям
и слушательницам…
— Но вот вы теперь учитесь, позаймитесь от нас всего доброго, умного
и полезного
и Бог даст, сравняетесь с нами. — А
наши пани
и паненки… посмотрели бы на них… Что за красавицы! Какие плечики, грудь, какая ножка! А как подхватят вас на мазурку, да взглянут на вас своим жгучим взглядом, словно золотом дарят, поневоле растаешь. Не то, что
ваши лапотницы.
— Шабры, как же, ведаем. Вестимо, ты
и есть та барыня-знахарка, что лечит
наших крестьян, знаешься с нечистою силой. Отбила у меня хлебец! Пусто бы вам было, вон из моей избы, окаянные, чтоб
и духу
вашего здесь не пахло.
— Для меня это все равно, — отвечал я, — вы дорожите этими правами
и, конечно, справедливо. Сколько я слышал от вас об этом предмете, можно ручаться за успех
вашего домогательства. По своим связям (дернуло меня сказать)
и я помогу вам в этом деле, даю вам свое честное слово. Но теперь отдайте мне
вашу дочь, как она есть, дочь панцирного боярина. Никакой родовой, ни денежной придачи к ней мне не нужно. Мы любим друг друга, благословите
нашу любовь.
— Вступитесь, матушка,
ваше превосходительство в
наше бедственное положение, — говорила она жене моей, горько плача, — замолвите словечко
вашему супругу, попросите его защитить невинного от напрасной клеветы. Сын мой не более виноват в этом деле, чем его превосходительство Михайла Аполлоныч. —
И рассказала вдова, что слышала от сына по делу о расхищении сумм в банке.
— Отнесите меня к амбару, — проговорил я. Меня приподняли
и отнесли туда; я указал, где знамя
и сказал, кто его сохранил. Полковой командир крестился, офицеры целовали руки
вашего сына. Как хорош он был
и мертвый! Улыбка не сходила с его губ, словно он радовался своему торжеству. Как любили мы
нашего Володю! Его похоронили с большими почестями, его оплакали все — от командира до солдата. Имя Ранеева не умрет в полку.
— Прекрасно! Можете ли вы, Евгения Сергеевна, выхлопотать от
вашего постояльца приказ управляющему его, чтобы он дал нам для
нашей экспедиции достаточное число подвод
и рабочих,
и вина в волю. Последнее условие неизменно.
— Мое дело
и ваше, паны, собрать туда под предлогом охоты на медведя, — продолжал он, — всех, завербованных в
наш жонд. Мы сосчитаем повстанцев, распределим их на разряды, косиньеров
и других рукопашных бойцов, стрелков
и кавалеристов. Кстати, сделаем учение. Не все говорить, пора
и делать. А то дождемся, что бабы русские перевяжут нас по рукам
и ногам.
Пропотей. Убили гниду — поют панихиду. А может, плясать надо? Ну-ко, спляшем
и нашим и вашим! (Притопывает, напевая, сначала — негромко, затем все более сильно, и — пляшет.) Астарот, Сабатан, Аскафат, Идумей, Неумней. Не умей, карра тили — бом-бом, бейся в стену лбом, лбом! Эх, юхала, юхала, ты чего нанюхала? Дыб-дыб, дым, дым! Сатана играет им! Згин-гин-гин, он на свете один, его ведьма Закатама в свои ляшки закатала! От греха, от блуда не денешься никуда! Вот он, Егорий, родился на горе…
Неточные совпадения
Купцы. Так уж сделайте такую милость,
ваше сиятельство. Если уже вы, то есть, не поможете в
нашей просьбе, то уж не знаем, как
и быть: просто хоть в петлю полезай.
Все
ваше, все господское — // Домишки
наши ветхие, //
И животишки хворые, //
И сами —
ваши мы!
В могилках
наши прадеды, // На печках деды старые //
И в зыбках дети малые — // Все
ваше, все господское!
Бурмистр потупил голову, // — Как приказать изволите! // Два-три денька хорошие, //
И сено
вашей милости // Все уберем, Бог даст! // Не правда ли, ребятушки?.. — // (Бурмистр воротит к барщине // Широкое лицо.) // За барщину ответила // Проворная Орефьевна, // Бурмистрова кума: // — Вестимо так, Клим Яковлич. // Покуда вёдро держится, // Убрать бы сено барское, // А
наше — подождет!
Сказать ли всю истину: по секрету, он даже заготовил на имя известного
нашего географа, К.
И. Арсеньева, довольно странную резолюцию:"Предоставляется
вашему благородию, — писал он, — на будущее время известную вам Византию во всех учебниках географии числить тако: