Неточные совпадения
Что, если Холмский, пораженный гневом великого князя, мыслью о заточении и казни, истерзанный
страхом, измученный скоростью побега, усилиями взлезть на
стену, всем, что его так ужасно и так незапно разом обхватило, если он испустил дух?.. Может быть, задохся в шкапе… может быть, удар! Ужасно!
И ватага стремглав высыпала из комнаты лекаря с запасом разных страшных замечаний. Иной видел кости человеческие, измолотые в иготи, другой кровь в скляницах, третий голову младенца (бог ведает, что в этом виде представил ему
страх), четвертый слышал, как на голоса их отвечал нечистый из какого-то ящичка, висевшего на
стене (вероятно, из лютни). Бедные, как еще остались живы и целы!
Неточные совпадения
«Так же буду сердиться на Ивана кучера, так же буду спорить, буду некстати высказывать свои мысли, так же будет
стена между святая святых моей души и другими, даже женой моей, так же буду обвинять ее за свой
страх и раскаиваться в этом, так же буду не понимать разумом, зачем я молюсь, и буду молиться, — но жизнь моя теперь, вся моя жизнь, независимо от всего, что может случиться со мной, каждая минута ее — не только не бессмысленна, как была прежде, но имеет несомненный смысл добра, который я властен вложить в нее!»
Бывало, стоишь, стоишь в углу, так что колени и спина заболят, и думаешь: «Забыл про меня Карл Иваныч: ему, должно быть, покойно сидеть на мягком кресле и читать свою гидростатику, — а каково мне?» — и начнешь, чтобы напомнить о себе, потихоньку отворять и затворять заслонку или ковырять штукатурку со
стены; но если вдруг упадет с шумом слишком большой кусок на землю — право, один
страх хуже всякого наказания.
— Меня к
страху приучил хозяин, я у трубочиста жил, как я — сирота. Бывало, заорет: «Лезь, сволочь, сукиного сына!» В каменную
стену полезешь, не то что куда-нибудь. Он и печник был. Ему смешно было, что я боюсь.
Я не унывал нисколько, отчасти потому, что мне казалось невероятным, чтобы цепи — канаты двух, наконец, трех и даже четырех якорей не выдержали, а главное — берег близко. Он, а не рифы, был для меня «каменной
стеной», на которую я бесконечно и возлагал все упование. Это совершенно усыпляло всякий
страх и даже подозрение опасности, когда она была очевидна. И я смотрел на всю эту «опасную» двухдневную минуту как на дело, до меня нисколько не касающееся.
Отец трепетал над ним, перестал даже совсем пить, почти обезумел от
страха, что умрет его мальчик, и часто, особенно после того, как проведет, бывало, его по комнате под руку и уложит опять в постельку, — вдруг выбегал в сени, в темный угол и, прислонившись лбом к
стене, начинал рыдать каким-то заливчатым, сотрясающимся плачем, давя свой голос, чтобы рыданий его не было слышно у Илюшечки.