Неточные совпадения
— Году отдать его, сына моего, падуанскому
врачу Антонио Фиоравенти, тому самому, которого я, лет за пять тому, оскорбил без всякой причины и у которого я ныне, пред Иисусом Христом, отпустившим грехи самому разбойнику,
прошу униженно прощения…
Эренштейн
просил, сверх того, чтобы позволено было сдать ребенка в каком-нибудь итальянском местечке или селе, где не знали бы ни барона, ни
врача.
Вскоре по возвращении его в Падуу, Фиоравенти получил письмо из Московии с послом русским, бывшим в Венеции. Письмо это было от его брата, Рудольфа Альберти, прозванного Аристотелем, знаменитого зодчего, который находился с некоторого времени при дворе московитского великого князя Иоанна III Васильевича. Художник
просил доставить
врача в Москву, где ожидали его почести, богатство и слава.
Переговоры мои были в ходу, когда я получил от тебя письмо, которым
просишь отыскать
врача ко двору московитскому.
Пословица: через час по ложке, вместо того чтоб сбыться ей над пациентами, сбывалась над самим лекарем. Уж конечно, не прописывал он никому такой горькой микстуры, какую Варфоломей заставлял его глотать при каждом своем посещении. На следующий день опять прием, опять появление неизбежного переводчика. С ним боярин Мамон. Ничего доброго не обещает соединение этих двух лиц. Но книгопечатник порядочно напуган
врачом: придет ли он снова
просить о каком-нибудь вздоре?
Ненасыть обещал и с живою верою отдал всего себя воле
врача. Лечение было успешно. На другой день вышла из него жаба, которую он, вероятно, проглотил в зародыше со стоячею водой. Исцеленный, он везде разносил похвалу лекарю Антону и в ежедневных молитвах своих упоминал с благодарностью имя немца,
прося бога обратить его в православие. Люди русские толковали это врачевание по-своему.
И Каракача, боясь уж не исполнить приказаний
врача всемогущего, выпил из серебряной чары жидкость, в нее налитую. Питье показалось ему очень вкусно, и он
попросил еще. Дали еще… Лекарь говорил: хоть разом выпьет все, тем лучше!
Неточные совпадения
— Ну, вот я и
попросил уездного
врача; ну, и порезался.
— Я должен вас
просить заняться братом, — сказал ему Николай Петрович, — пока нам из города привезут другого
врача.
— Видеться можно, — сказал он, — только, пожалуйста, насчет денег, как я
просил вас… А что насчет перевода ее в больницу, как писал его превосходительство, так это можно, и
врач согласен. Только она сама не хочет, говорит: «очень мне нужно за паршивцами горшки выносить…» Ведь это, князь, такой народ, — прибавил он.
Полуграмотный кустарь-ящичник, маленький, вихрастый, в неизменной поддевке и смазных сапогах, когда уже кончились прения,
попросил слова; и его звонкий резкий тенор сменил повествование
врача Попандополо, рисовавшего ужасы Охотного ряда. Миазмы, бациллы, бактерии, антисанитария, аммиак… украшали речь
врача.
При отъезде m-me Эйсмонд Ришар дал ей письмо к одному своему другу, берлинскому
врачу, которого прямо
просил посоветовать этой даме пользоваться, где только она сама пожелает и в какой только угодно ей местности. Ришар предполагал, что Мари стремится к какому-нибудь предмету своей привязанности за границу. Он очень хорошо и очень уж давно видел и понимал, что m-r Эйсмонд и m-me Эйсмонд были, как он выражался, без взаимного нравственного сродства, так как одна была женщина умная, а другой был мужчина глупый.