Неточные совпадения
— Я ему говорю: «Иди, негодяй, и заяви директору, чтобы этого больше не было, иначе папа на вас на всех донесет начальнику края». Что
же вы думаете? Приходит и поверит: «Я тебе больше не сын, — ищи себе другого сына». Аргумент! Ну, и всыпал
же я ему по первое число! Ого-го!
Теперь со мной разговаривать не хочет. Ну, я ему еще покажу!
Усевшись рядом с Ярченко, он сейчас
же заиграл новую роль — он сделался чем-то вроде старого добряка-помещика, который сам был когда-то в университете и
теперь не может глядеть на студентов без тихого отеческого умиления.
— Что
же?
Теперь твоя очередь, Лихонин? — спросил насмешливо репортер.
— И прекрасно! И волшебно! — суетился обрадованный Лихонин. — Иди и сейчас
же заяви хозяйке, что ты уходишь отсюда навсегда. И вещи забери самые необходимые.
Теперь не то, что раньше,
теперь девушка, когда хочет, может уйти из публичного дома.
— Вот я вам и предлагаю, господин Горизонт, — не найдется ли у вас невинных девушек?
Теперь на них громадный спрос. Я с вами играю в открытую. За деньгами мы не постоим.
Теперь это в моде. Заметьте, Горизонт, вам возвратят ваших клиенток совершенно в том
же виде, в каком они были. Это, вы понимаете, — маленький разврат, в котором я никак не могу разобраться…
— Конечно, нет, gnadige Frau. Но, понимаете, мой жених Ганс служит кельнером в ресторане-автомате, и мы слишком бедны для того, чтобы
теперь жениться. Я отношу мои сбережения в банк, и он делает то
же самое. Когда мы накопим необходимые нам десять тысяч рублей, то мы откроем свою собственную пивную, и, если бог благословит, тогда мы позволим себе роскошь иметь детей. Двоих детей. Мальчика и девочку.
— Никогда не отчаивайтесь. Иногда все складывается так плохо, хоть вешайся, а — глядь — завтра жизнь круто переменилась. Милая моя, сестра моя, я
теперь мировая знаменитость. Но если бы ты знала, сквозь какие моря унижений и подлости мне пришлось пройти! Будь
же здорова, дорогая моя, и верь своей звезде.
Теперь, когда поездка, свежий воздух, утро и деловая, будничная, привычная обстановка почти совсем отрезвили его, он начал ощущать в душе смутное чувство какой-то неловкости, ненужности своего внезапного поступка и в то
же время что-то вроде бессознательного раздражения и против самого себя и против увезенной им женщины.
Поэтому
теперь простое дело приготовления чая было ей так
же трудно, как для всех нас в детстве уменье отличать левую руку от правой или завязывать веревку петелькой.
— Вы уж, ради бога, на меня не сердитесь… Ведь вас Василь Василич?.. Не сердитесь, миленький Василь Василич… Я, право
же, скоро выучусь, я ловкая. И что
же это вы мне всё — вы да вы? Кажется, не чужие
теперь?
— А все
же вы паспорт, господин Лихонин, непременно завтра
же предъявите, — настойчиво сказал управляющий на прощанье. — Как вы человек почтенный, работящий, и мы с вами давно знакомы, также и платите вы аккуратно, то только для вас делаю. Времена, вы сами знаете, какие
теперь тяжелые. Донесет кто-нибудь, и меня не то что оштрафуют, а и выселить могут из города.
Теперь строго.
— Ах! Жизнь их была какая разнесчастная! Вот судьба-то горькая какая! И уже кого мне жалеть больше, я
теперь не знаю: его или ее. И неужели это всегда так бывает, милый Соловьев, что как только мужчина и женщина вот так вот влюбятся, как они, то непременно их бог накажет? Голубчик, почему
же это? Почему?
— Не сердись на меня, исполни, пожалуйста, один мой каприз: закрой опять глаза… нет, совсем, крепче, крепче… Я хочу прибавить огонь и поглядеть на тебя хорошенько. Ну вот, так… Если бы ты знал, как ты красив
теперь… сейчас вот… сию секунду. Потом ты загрубеешь, и от тебя станет пахнуть козлом, а
теперь от тебя пахнет медом и молоком… и немного каким-то диким цветком. Да закрой
же, закрой глаза!
— Господи, господи, — шептал он, — ведь это правда!.. Какая
же это подлость!.. И у нас, у нас дома было это: была горничная Нюша… горничная… ее еще звали синьоритой Анитой… хорошенькая… и с нею жил брат… мой старший брат… офицер… и когда он уехал, она стала беременная и мать выгнала ее… ну да, — выгнала… вышвырнула из дома, как половую тряпку… Где она
теперь? И отец… отец… Он тоже crop… горничной.
— Будет, Женя, перестань, милая! — тоном искреннего страдания возразил Коля. — Я все, все понял, не нужно
теперь… Не добивай
же меня!..
— Куда
же ты
теперь? — спросила она вдогонку, полуоткрыв дверь…
Он небрежно ловил арбузы, так
же небрежно их перебрасывал и, к своему удивлению, вдруг почувствовал, что именно теперь-то он весь со своими мускулами, зрением и дыханием вошел в настоящий пульс работы, и понял, что самым главным было вовсе не думать о том, что арбуз представляет собой какую-то стоимость, и тогда все идет хорошо.
Теперь он был вторым номером. Наклоняясь ритмически вниз, он, не глядя, принимал в обе руки холодный, упругий, тяжелый арбуз, раскачивал его вправо и, тоже почти не глядя или глядя только краем глаза, швырял его вниз и сейчас
же опять нагибался за следующим арбузом. И ухо его улавливало в это время, как чмок-чмок… чмок-чмок… шлепались в руках пойманные арбузы, и тотчас
же нагибался вниз и опять бросал, с шумом выдыхая из себя воздух — гхе… гхе…
Сергей Иванович, вы такой умный, вы так много видели в жизни, — помогите
же мне найти
теперь себя!..
И она была права: тотчас
же после смерти ЖеньКи над домом, бывшим Анны Марковны Шайбес, а
теперь Эммы Эдуардовны Тицнер, точно нависло какое-то роковое проклятие: смерти, несчастия, скандалы так и падали на него беспрестанно, все учащаясь, подобно кровавым событиям в шекспировских трагедиях, как, впрочем, это было и во всех остальных домах Ям.
— Да-да, благодарю вас! Я
теперь вспомнила. Она умерла? От чего
же?