Неточные совпадения
К концу XIX столетия обе улицы Ямы — Большая Ямская и Малая Ямская — оказались занятыми сплошь, и
по ту и
по другую сторону, исключительно
домами терпимости.
Остальные
дома по Большой Ямской — рублевые; они еще хуже обставлены.
Ни для кого в
доме не тайна, что через год, через два Анна Марковна, удалясь на покой, продаст ей заведение со всеми правами и обстановкой, причем часть получит наличными, а часть — в рассрочку
по векселю.
Вместе с Нюрой она купила барбарисовых конфет и подсолнухов, и обе стоят теперь за забором, отделяющим
дом от улицы, грызут семечки, скорлупа от которых остается у них на подбородках и на груди, и равнодушно судачат обо всех, кто проходит
по улице: о фонарщике, наливающем керосин в уличные фонари, о городовом с разносной книгой под мышкой, об экономке из чужого заведения, перебегающей через дорогу в мелочную лавочку…
Два или три раза случалось, что женщина из публичной»
дома вдруг оказывалась беременной, и это всегда бывало,
по внешности, смешно и позорно, но в глубине события — трогательно.
Про Пашу ходит слух, что она вовсе не
по нужде и не соблазном или обманом попала в публичный
дом, а поступила в него сама, добровольно, следуя своему ужасному ненасытному инстинкту.
Она величественна в своем черном платье, с желтым дряблым лицом, с темными мешками под глазами, с тремя висящими дрожащими подбородками. Девицы, как провинившиеся пансионерки, чинно рассаживаются
по стульям вдоль стен, кроме Жени, которая продолжает созерцать себя во всех зеркалах. Еще два извозчика подъезжают напротив, к
дому Софьи Васильевны. Яма начинает оживляться. Наконец еще одна пролетка грохочет
по мостовой, и шум ее сразу обрывается у подъезда Анны Марковны.
— Да, я здесь, правда, свой человек, — спокойно продолжал он, медленными кругами двигая рюмку
по столу.Представьте себе: я в этом самом
доме обедал изо дня в день ровно четыре месяца.
— Трррагедию из публичного
дома! — вставил Громко, по-актерски, Борис Собашников.
Уж, кажется, по-вашему, ниже некуда спуститься: вышибала в публичном
доме, зверь, почти наверно — убийца, обирает проституток, делает им „черный глаз“,
по здешнему выражению, то есть просто-напросто бьет.
Но задорная и самоуверенная красота Жени, должно быть, сильно уязвила его блудливое сердце, потому что, прошлявшись часа три
по каким-то пивным заведениям и ресторанам и набравшись там мужества, он опять вернулся в
дом Анны Марковны, дождался, пока от Жени не ушел ее временный гость — Карл Карлович из оптического магазина, — и взял ее в комнату.
— Дорогая Елена Викторовна, — горячо возразил Чаплинский, — я для вас готов все сделать. Говорю без ложного хвастовства, что отдам свою жизнь
по вашему приказанию, разрушу свою карьеру и положение
по вашему одному знаку… Но я не рискую вас везти в эти
дома. Русские нравы грубые, а то и просто бесчеловечные нравы. Я боюсь, что вас оскорбят резким, непристойным словом или случайный посетитель сделает при вас какую-нибудь нелепую выходку…
Дома, в глухой деревне, где этот напиток считался еще почти редкостью, лакомой роскошью зажиточных семейств, и заваривался лишь при почетных гостях и
по большим праздникам, — там над разливанием чая священнодействовал старший мужчина семьи.
Десятки раз он воображал себе все, что он скажет сначала в
доме, а потом в полиции, и каждый раз у него выходило по-иному.
— О! Не беспокойтесь говорить: я все прекрасно понимаю. Вероятно, молодой человек хочет взять эта девушка, эта Любка, совсем к себе на задержание или чтобы ее, — как это называется по-русску, — чтобы ее спасай? Да, да, да, это бывает. Я двадцать два года живу в публичный
дом и всегда в самый лучший, приличный публичный
дом, и я знаю, что это случается с очень глупыми молодыми людьми. Но только уверяю вас, что из этого ничего не выйдет.
— Она вынула из разреза пеньюара, показав на минутку Лихонину свою жирную, желтую, огромную грудь, маленькую книжку в черном переплете с заголовком: «Счет девицы Ирины Вощенковой в
доме терпимости, содержимом Анной Марковной Шайбес,
по Ямской улице, в
доме ь такой-то», и протянула ему через стол.
Дальше упоминалось о том, что расплата производится при помощи марок, которые хозяйка выдает проститутке
по получении от нее денег, а счет заключается в конце каждого месяца, И наконец, что проститутка во всякое время может оставить
дом терпимости, даже если бы за ней оставался и долг, который, однако, она обязывается погасить на основании общих гражданских законов.
— Ну, скажем, содержанки или жены, — равнодушно возразил Кербеш и покрутил в руках серебряный портсигар с монограммами и фигурками. — Я решительно ничего не могу для вас сделать…
по крайней мере сейчас. Если вы желаете на ней жениться, представьте соответствующее разрешение своего университетского начальства. Если же вы берете на содержание, то подумайте, какая же тут логика? Вы берете девушку из
дома разврата для того, чтобы жить с ней в развратном сожительстве.
Она была нерасчетлива и непрактична в денежных делах, как пятилетний ребенок, и в скором времени осталась без копейки, а возвращаться назад в публичный
дом было страшно и позорно. Но соблазны уличной проституции сами собой подвертывались и на каждом шагу лезли в руки.
По вечерам, на главной улице, ее прежнюю профессию сразу безошибочно угадывали старые закоренелые уличные проститутки. То и дело одна из них, поравнявшись с нею, начинала сладким, заискивающим голосом...
Тут же, кстати, говорилось много злого и обидного
по поводу женщин закрытых
домов, которых называли «казенными шкурами», «казенными», «благородными девицами».
Все три женщины голосили вместе, и тотчас же ожесточенные вопли раздались
по всем коридорам и каморкам заведения. Это был тот общий припадок великой истерии, который овладевает иногда заключенными в тюрьмах, или то стихийное безумие (raptus), которое охватывает внезапно и повально весь сумасшедший
дом, отчего бледнеют даже опытные психиатры.
Суббота была обычным днем докторского осмотра, к которому во всех
домах готовились очень тщательно и с трепетом, как, впрочем, готовятся и дамы из общества, собираясь с визитом к врачу-специалисту: старательно делали свой интимный туалет и непременно надевали чистое нижнее белье, даже
по возможности более нарядное. Окна на улицу были закрыты ставнями, а у одного из тех окон, что выходили во двор, поставили стол с твердым валиком под спину.
— Скажи мне, пожалуйста, Тамара, я вот никогда еще тебя об этом не спрашивала, откуда ты к нам поступила сюда, в
дом? Ты совсем непохожа на всех нас, ты все знаешь, у тебя на всякий случай есть хорошее, умное слово… Вон и по-французски как ты тогда говорила хорошо! А никто из нас о тебе ровно ничего не знает… Кто ты?
Анна Марковна так дешево уступила
дом не только потому, что Кербеш, если бы даже и не знал за нею некоторых темных делишек, все-таки мог в любое время подставить ей ножку и съесть без остатка. Предлогов и зацепок к этому можно было найти хоть
по сту каждый день, и иные из них грозили бы не одним только закрытием
дома, а, пожалуй, и судом.
Берточка осталась единственной наследницей. Она обратила очень удачно в деньги уютный
дом и также и землю где-то на окраине города, вышла, как и предполагалось, очень счастливо замуж и до сих пор убеждена, что ее отец вел крупное коммерческое дело
по экспорту пшеницы через Одессу и Новороссийск в Малую Азию.
Услужающий мальчишка, судя
по его изысканной и галантной готовности, давно уже знавший Тамару, ответил, что «никак нет-с; оне — Семен Игнатич — еще не были и, должно быть, не скоро еще будут, потому как оне вчера в „Трансвале“ изволили кутить, играли на бильярде до шести часов утра, и что теперь оне,
по всем вероятиям,
дома, в номерах „Перепутье“, и что ежели барышня прикажут, то к ним можно сей минуту спорхнуть».
Тамара не сразу поехала в
дом. Она
по дороге завернула в маленькую кофейную на Католической улице. Там дожидался ее Сенька Вокзал — веселый малый с наружностью красивого цыгана, не черно, а синеволосый, черноглазый с желтыми белками, решительный и смелый в своей работе, гордость местных воров, большая знаменитость в их мире, изобретатель, вдохновитель и вождь.
Регент в сером пальто и в серой шляпе, весь какой-то серый, точно запыленный, но с длинными прямыми усами, как у военного, узнал Верку, сделал широкие, удивленные глаза, слегка улыбнулся и подмигнул ей. Раза два-три в месяц, а то и чаще посещал он с знакомыми духовными академиками, с такими же регентами, как и он, и с псаломщиками Ямскую улицу и,
по обыкновению, сделав полную ревизию всем заведениям, всегда заканчивал
домом Анны Марковны, где выбирал неизменно Верку.