Неточные совпадения
Пришел постоянный гость, любовник Соньки Руль, который приходил почти ежедневно и
целыми часами сидел около своей возлюбленной, глядел на нее томными восточными глазами, вздыхал, млел и делал ей сцены за то, что она живет в публичном доме, что грешит против субботы, что
ест трефное мясо и что отбилась от семьи и великой еврейской церкви.
Но чаще всего у него не
было денег, и он просиживал около своей любовницы
целыми вечерами, терпеливо и ревниво дожидаясь ее, когда Соньку случайно брал гость. И когда она возвращалась обратно и садилась с ним рядом, то он незаметно, стараясь не обращать на себя общего внимания и не поворачивая головы в ее сторону, все время осыпал ее упреками. И в ее прекрасных, влажных, еврейских глазах всегда во время этих разговоров
было мученическое, но кроткое выражение.
Эгмонт-Лаврецкий, до сих пор очень удачно подражавший то поросенку, которого сажают в мешок, то ссоре кошки с собакой, стал понемногу раскисать и опускаться. На него уже находил очередной стих самообличения, в припадке которого он несколько раз покушался
поцеловать у Ярченко руку. Веки у него покраснели, вокруг бритых колючих губ углубились плаксивые морщины, и по голосу
было слышно, что его нос и горло уже переполнялись слезами.
Должно
быть, очень важная, потому что с
целой свитой приезжала…
И не та ли же самая удивительная судьба постигает громадные общественные, мировые организации — города, государства, народы, страны и, почем знать, может
быть, даже
целые планетные миры?
Я понимаю, хорошо порхать, как мотылек, человеку молодому, в цвете сил, но раз имеешь жену, а может
быть и
целую семью…
— И вот я взял себе за Сарочкой небольшое приданое. Что значит небольшое приданое?! Такие деньги, на которые Ротшильд и поглядеть не захочет, в моих руках уже
целый капитал. Но надо сказать, что и у меня
есть кое-какие сбережения. Знакомые фирмы дадут мне кредит. Если господь даст, мы таки себе
будем кушать кусок хлеба с маслицем и по субботам вкусную рыбу-фиш.
В другом вагоне у него
был целый рассадник женщин, человек двенадцать или пятнадцать, под предводительством старой толстой женщины с огромными, устрашающими, черными бровями. Она говорила басом, а ее жирные подбородки, груди и животы колыхались под широким капотом в такт тряске вагона, точно яблочное желе. Ни старуха, ни молодые женщины не оставляли ни малейшего сомнения относительно своей профессии.
Теперь он
был одним из самых главных спекулянтов женским телом на всем юге России он имел дела с Константинополем и с Аргентиной, он переправлял
целыми партиями девушек из публичных домов Одессы в Киев, киевских перевозил в Харьков, а харьковских — в Одессу.
Таким-то образом Сонька Руль, минуя рублевое заведение,
была переведена в полтинничное, где всякий сброд
целыми ночами, как хотел, издевался над девушками. Там требовалось громадное здоровье и большая нервная сила. Сонька однажды задрожала от ужаса ночью, когда Фекла, бабища пудов около шести весу, выскочила на двор за естественной надобностью и крикнула проходившей мимо нее экономке...
Первый раз в жизни я так
пел»… и вот я, — а я очень гордый человек,я
поцеловала у него руку.
Раньше я и сама
была глупа, а теперь заставляю их ходить передо мной на четвереньках, заставляю
целовать мои пятки, и они это делают с наслаждением…
А то
есть еще и такие, что придет к этой самой Сонечке Мармеладовой, наговорит ей турусы на колесах, распишет всякие ужасы, залезет к ней в душу, пока не доведет до слез, и сейчас же сам расплачется и начнет утешать, обнимать, по голове погладит,
поцелует сначала в щеку, потом в губы, ну, и известно что!
Это-то и
была знакомая Лихонину баба Грипа, та самая, у которой в крутые времена он не только бывал клиентом, но даже кредитовался. Она вдруг узнала Лихонина, бросилась к нему, обняла, притиснула к груди и
поцеловала прямо в губы мокрыми горячими толстыми губами. Потом она размахнула руки, ударила ладонь об ладонь, скрестила пальцы с пальцами и сладко, как умеют это только подольские бабы, заворковала...
— Панычу ж мий, золотко ж мое серебряное, любый мой! Вы ж мене, бабу пьяную, простыте. Ну, що ж? Загуляла! — Она кинулась
было целовать ему руку. — Та я же знаю, що вы не гордый, як другие паны. Ну, дайте, рыбонька моя, я ж вам ручку
поцелую! Ни, ни, ни! Просю, просю вас!..
— Глупенький мо-ой! — воскликнула она смеющимся, веселым голосом. — Иди ко мне, моя радость! — и, преодолевая последнее, совсем незначительное сопротивление, она прижала его рот к своему и
поцеловала крепко и горячо,
поцеловала искренне, может
быть, в первый и последний раз в своей жизни.
Лихонина в «Воробьях» уважали за солидность, добрый нрав и денежную аккуратность. Поэтому ему сейчас же отвели маленький отдельный кабинетик — честь, которой могли похвастаться очень немногие студенты. В той комнате
целый день горел газ, потому что свет проникал только из узенького низа обрезанного потолком окна, из которого можно
было видеть только сапоги, ботинки, зонтики и тросточки людей, проходивших по тротуару.
— Ну да, — продолжал невозмутимо Симановский, — я покажу ей
целый ряд возможных произвести дома химических и физических опытов, которые всегда занимательны и полезны для ума и искореняют предрассудки. Попутно я объясню ей кое-что о строении мира, о свойствах материи. Что же касается до Карла Маркса, то помните, что великие книги одинаково доступны пониманию и ученого и неграмотного крестьянина, лишь бы
было понятно изложено. А всякая великая мысль проста.
Последнее
было сделано совсем инстинктивно и, пожалуй, неожиданно даже для самой Любки. Никогда еще в жизни она не
целовала мужской руки, кроме как у попа. Может
быть, она хотела этим выразить признательность Лихонину и преклонение перед ним, как перед существом высшим.
— Я бы ее, подлую, в порошок стерла! Тоже это называется любила! Если ты любишь человека, то тебе все должно
быть мило от него. Он в тюрьму, и ты с ним в тюрьму. Он сделался вором, а ты ему помогай. Он нищий, а ты все-таки с ним. Что тут особенного, что корка черного хлеба, когда любовь? Подлая она и подлая! А я бы, на его месте, бросила бы ее или, вместо того чтобы плакать, такую задала ей взбучку, что она бы
целый месяц с синяками ходила, гадина!
Понятно, в конце концов случилось то, что должно
было случиться. Видя в перспективе
целый ряд голодных дней, а в глубине их — темный ужас неизвестного будущего, Любка согласилась. на очень учтивое приглашение какого-то приличного маленького старичка, важного, седенького, хорошо одетого и корректного. За этот позор Любка получила рубль, но не смела протестовать: прежняя жизнь в доме совсем вытравила в ней личную инициативу, подвижность и энергию. Потом несколько раз подряд он и совсем ничего не заплатил.
Аркаша Шкарин заболел не опасной, но все-таки венерической болезнью, и он стал на
целых три месяца предметом поклонения всего старшего возраста (тогда еще не
было рот).
У Гладышева
было в кармане много денег, столько, сколько еще ни разу не
было за его небольшую жизнь
целых двадцать пять рублей, и он хотел кутнуть. Пиво он
пил только из молодечества, но не выносил его горького вкуса и сам удивлялся, как это его
пьют другие. И потому брезгливо, точно старый кутила, оттопырив нижнюю губу, он сказал недоверчиво...
— Никак нельзя
было урваться — лагери. Сама знаешь… По двадцать верст приходилось в день отжаривать.
Целый день ученье и ученье: полевое, строевое, гарнизонное. С полной выкладкой. Бывало, так измучаешься с утра до ночи, что к вечеру ног под собой не слышишь… На маневрах тоже
были… Не сахар…
— А скажи, душенька, — спросила она еле слышно, так, что кадет с трудом разбирал ее слова, — скажи еще одно: а то, что ты платил деньги, эти поганые два рубля, — понимаешь? — платил за любовь, за то, чтобы я тебя ласкала,
целовала, отдавала бы тебе свое тело, — за это платить тебе не стыдно
было? никогда?
Она сделала больными
целые сотни, может
быть даже тысячи..
— Я их не знаю… Один из них вышел из кабинета позднее вас всех. Он
поцеловал мою руку и сказал, что если он когда-нибудь понадобится, то всегда к моим услугам, и дал мне свою карточку, но просил ее никому не показывать из посторонних… А потом все это как-то прошло и забылось. Я как-то никогда не удосужилась справиться, кто
был этот человек, а вчера искала карточку и не могла найти…
По крайней мере сладкая смерть!..» И она неистово
целовала своего чиновника, смеялась и с растрепанными курчавыми волосами, с блестящими глазами
была хороша, как никогда.
— Нет, нет, милый, не хочу так!.. Не хочу! Иди ко мне! Вот так! Ближе, ближе!.. Дай мне твои глаза, я
буду смотреть в них. Дай мне твои губы — я
буду тебя
целовать, а ты… Яне боюсь!.. Смелей!..
Целуй крепче!..