Ах, если бы мы, люди, умудренные опытом, знали о том, как много и даже чересчур
много знают окружающие нас мальчуганы и девчонки, о которых мы обыкновенно говорим...
Неточные совпадения
Нюра — маленькая, лупоглазая, синеглазая девушка; у нее белые, льняные волосы, синие жилки на висках. В лице у нее есть что-то тупое и невинное, напоминающее белого пасхального сахарного ягненочка. Она жива, суетлива, любопытна, во все лезет, со всеми согласна, первая
знает все новости, и если говорит, то говорит так
много и так быстро, что у нее летят брызги изо рта и на красных губах вскипают пузыри, как у детей.
Он
знал, что Сонька была продана одному из скупщиков живого товара ее же матерью,
знал много унизительных, безобразных подробностей о том, как ее перепродавали из рук в руки, и его набожная, брезгливая, истинно еврейская душа корчилась и содрогалась при этих мыслях, но тем не менее любовь была выше всего.
Знаете, есть поговорочка: визгу
много, а шерсти мало.
И потом, вы
знаете, — Горизонт нагнулся к самому уху офицера, прищурил один глаз и произнес лукавым шепотом, —
знаете,
многие дамы обожают эти карточки.
Без слез, без жалоб я склонилась пред судьбою…
Не
знаю, сделав мне так
много в жизни зла,
Любил ли ты меня? но если бы с тобою
Я встретиться могла!
Ах, если б я хоть встретиться могла!
В продолжение этой пылкой тирады старый извозчик многозначительно, хотя и молча, рассмеялся, и от этого беззвучного смеха тряслась его спина. Старые извозчики очень
многое слышат, потому что извозчику, сидящему спереди, все прекрасно слышно, чего вовсе не подозревают разговаривающие седоки, и
многое старые извозчики
знают из того, что происходит между людьми. Почем
знать, может быть, он слышал не раз и более беспорядочные, более возвышенные речи?
— Двоюродная!
Знаем мы этих двоюродных!
Много их по Каштановой улице ходит. Ишь кобели несытые!
Куплетов этих (они на Кавказе называются «кинтоури» — песня разносчиков) князь
знал беспредельно
много, но нелепый припев был всегда один и тот же...
— Да так уж,
знал. Раньше он был обыкновенным светским человеком, дворянином, а уж потом стал монахом. Он
многое видел в своей жизни. Потом он опять вышел из монахов. Да, впрочем, здесь впереди книжки все о нем подробно написано.
— А я
знаю! — кричала она в озлоблении. — Я
знаю, что и вы такие же, как и я! Но у вас папа, мама, вы обеспечены, а если вам нужно, так вы и ребенка вытравите,
многие так делают. А будь вы на моем месте, — когда жрать нечего, и девчонка еще ничего не понимает, потому что неграмотная, а кругом мужчины лезут, как кобели, — то и вы бы были в публичном доме! Стыдно так над бедной девушкой изголяться, — вот что!
— Может быть, и от меня… Почем я
знаю? Их
много было… Помню, вот этот был, который еще все лез с вами подраться… Высокий такой, белокурый, в пенсне…
Я
знаю: ты
много читала, предположим даже дрянных книжек, но все-таки читала, у тебя язык совсем другой, чем у других.
— Эк ведь комиссия! Ну, уж комиссия же с вами, — вскричал Порфирий с совершенно веселым, лукавым и нисколько не встревоженным видом. — Да и к чему вам знать, к чему вам так
много знать, коли вас еще и не начинали беспокоить нисколько! Ведь вы как ребенок: дай да подай огонь в руки! И зачем вы так беспокоитесь? Зачем сами-то вы так к нам напрашиваетесь, из каких причин? А? хе-хе-хе!
Неточные совпадения
Марья Антоновна. Вы всё эдакое говорите… Я бы вас попросила, чтоб вы мне написали лучше на память какие-нибудь стишки в альбом. Вы, верно, их
знаете много.
Хлестаков. Да что стихи! я
много их
знаю.
Городничий. Что, голубчики, как поживаете? как товар идет ваш? Что, самоварники, аршинники, жаловаться? Архиплуты, протобестии, надувалы мирские! жаловаться? Что,
много взяли? Вот, думают, так в тюрьму его и засадят!..
Знаете ли вы, семь чертей и одна ведьма вам в зубы, что…
— // Я
знал Ермилу, Гирина, // Попал я в ту губернию // Назад тому лет пять // (Я в жизни
много странствовал, // Преосвященный наш // Переводить священников // Любил)…
В минуты унынья, о Родина-мать! // Я мыслью вперед улетаю, // Еще суждено тебе
много страдать, // Но ты не погибнешь, я
знаю.