Неточные совпадения
У него на совести несколько темных дел. Весь город знает, что два года тому назад он женился на богатой семидесятилетней старухе, а в прошлом году задушил ее; однако ему как-то удалось замять это дело. Да и остальные четверо тоже
видели кое-что в своей пестрой жизни. Но, подобно тому
как старинные бретеры не чувствовали никаких угрызений совести при воспоминании о своих жертвах, так и эти люди глядят на темное и кровавое в своем прошлом,
как на неизбежные маленькие неприятности профессий.
И она невозмутимо продолжает есть и после обеда чувствует себя сонной,
как удав, громко рыгает, пьет воду, икает и украдкой, если никто не
видит, крестит себе рот по старой привычке.
— Но самое главное, — продолжал Ярченко, пропустив мимо ушей эту шпильку, — самое главное то, что я вас всех
видел сегодня на реке и потом там… на том берегу… с этими милыми, славными девушками.
Какие вы все были внимательные, порядочные, услужливые, но едва только вы простились с ними, вас уже тянет к публичным женщинам. Пускай каждый из вас представит себе на минутку, что все мы были в гостях у его сестер и прямо от них поехали в Яму… Что? Приятно такое предположение?
— Очень, очень рад, — приветливо ответил Платонов и вдруг поглядел на Лихонина со светлой, почти детской улыбкой, которая скрасила его некрасивое, скуластое лицо. — Вы мне тоже сразу понравились. И когда я
увидел вас еще там, у Дорошенки, я сейчас же подумал, что вы вовсе не такой шершавый,
каким кажетесь.
— Нет, не то, — возразила ласковым шепотом Тамара. — А то, что он возьмет вас за воротник и выбросит в окно,
как щенка. Я такой воздушный полет однажды уже
видела. Не дай бог никому. И стыдно, и опасно для здоровья.
Прокурор, который присутствовал при последнем туалете преступника,
видит, что тот надевает башмаки на босу ногу, и — болван! — напоминает: «А чулки-то?» А тот посмотрел на него и говорит так раздумчиво: «Стоит ли?» Понимаете: эти две коротеньких реплики меня
как камнем по черепу!
Все мы проходим мимо этих характерных мелочей равнодушно,
как слепые, точно не
видя, что они валяются у нас под ногами.
Эту светлую и смешную детскость я
видел у самых опустившихся, самых старых девок, заезженных и искалеченных,
как извозчичьи клячи.
И тогда же он подумал (и впоследствии часто вспоминал об этом), что никогда он не
видел Женю такой блестяще-красивой,
как в эту ночь.
Она поняла, медленно, едва заметно, опустила ресницы в знак согласия, и когда опять их подняла, то Платонова, который, почти не глядя,
видел этот немой разговор, поразило то выражение злобы и угрозы в ее глазах, с
каким она проводила спину уходившего Рамзеса.
—
Видишь ли, меня притягивает и интересует в этой жизни ее…
как бы это выразиться?.. ее страшная, обнаженная правда.
Поедемте, я вас познакомлю с ней, вы
увидите,
какой это ангел!..
— Пустяки. Я
видел его лицо и
видел,
как его руки гладили Веркино трико. Другие поменьше стеснялись. А этот стыдлив.
— Замечательно то, что нигде — ни в Париже, ни в Лондоне, — поверьте, это мне рассказывали люди, которые
видели весь белый свет, — никогда нигде таких утонченных способов любви,
как в этом городе, вы не встретите. Это что-нибудь особенное,
как говорят наши еврейчики. Такие выдумывают штуки, которые никакое воображение не может себе представить. С ума можно сойти!
Первое — это когда я еще девочкой
видела,
как кошка кралась за воробьем, и я с ужасом и с интересом следила за ее движениями и за зорким взглядом птицы.
— Что с тобою, Женечка? Я давно
вижу, что с тобою делается что-то странное. И Манька это тоже чувствует. Посмотри,
как она извелась без твоей ласки. Скажи. Может быть, я сумею чем-нибудь тебе помочь?
— Да. И без всякой пощады. Вам, однако, нечего опасаться меня. Я сама выбираю мужчин. Самых глупых, самых красивых, самых богатых и самых важных, но ни к одной из вас я потом их не пущу. О! я разыгрываю перед ними такие страсти, что ты бы расхохоталась, если бы
увидела. Я кусаю их, царапаю, кричу и дрожу,
как сумасшедшая. Они, дурачье, верят.
Ворот его рубахи был расстегнут, и сквозь ее прореху можно было
видеть грудь и черные волосы, такие густые и курчавые,
какие бывают только у карачаевских барашков.
Он стоял около своего номера, прислонившись к стене, и точно ощущал,
видел и слышал,
как около него и под ним спят несколько десятков людей, спят последним крепким утренним сном, с открытыми ртами, с мерным глубоким дыханием, с вялой бледностью на глянцевитых от сна лицах, и в голове его пронеслась давнишняя, знакомая еще с детства мысль о том,
как страшны спящие люди, — гораздо страшнее, чем мертвецы.
Пробившись сквозь толпу, окружавшую один из ларьков сплошным кольцом, он увидал наивное и милое зрелище,
какое можно
увидеть только на благословенном юге России.
И в эту минуту он сам на себе испытал,
как тяжело бывает утром воочию
увидеть результаты сделанной вчера ночью глупости.
— Да-а, — протянула она,
как ребенок, который упрямится мириться, — я же
вижу, что я вам не нравлюсь. Так что ж, — вы мне лучше прямо скажите и дайте немного на извозчика, и еще там, сколько захотите… Деньги за ночь все равно заплачены, и мне только доехать… туда.
— Врожденных вкусов нет,
как и способностей. Иначе бы таланты зарождались только среди изысканного высокообразованного общества, а художники рождались бы только от художников, а певцы от певцов, а этого мы не
видим. Впрочем, я не буду спорить. Ну, не цветочница, так что-нибудь другое. Я, например, недавно видал на улице, в магазинной витрине сидит барышня и перед нею какая-то машинка ножная.
— Да бросьте, господин, — досадливо прервала его Любка. — Ну, что все об одном и том же. Заладила сорока Якова. Сказано вам: нет и нет. Разве я не
вижу, к чему вы подбираетесь? А только я на измену никогда не согласна, потому что
как Василий Васильевич мой благодетель и я их обожаю всей душой… А вы мне даже довольно противны с вашими глупостями.
— Вот — сказал он, протягивая руки то по направлению к гостям, то к Любке, — вот, товарищи, познакомьтесь. Вы, Люба,
увидите в них настоящих друзей, которые помогут вам на вашем светлом пути, а вы, — товарищи Лиза, Надя, Саша и Рахиль, — вы отнеситесь
как старшие сестры к человеку, который только что выбился из того ужасного мрака, в который ставит современную женщину социальный строй.
Лихонин, по ее словам, взял ее к себе только для того, чтобы увлечь, соблазнить, попользоваться, сколько хватит, ее глупостью, а потом бросить. А она, дура, сделалась и взаправду в него влюбимшись, а так
как она его очень ревновала ко всем этим кудлатым в кожаных поясах, то он и сделал подлость: нарочно подослал своего товарища, сговорился с ним, а тот начал обнимать Любку, а Васька вошел,
увидел и сделал большой скандал и выгнал Любку на улицу.
И разве он не видал, что каждый раз перед визитом благоухающего и накрахмаленного Павла Эдуардовича, какого-то балбеса при каком-то посольстве, с которым мама, в подражание модным петербургским прогулкам на Стрелку, ездила на Днепр глядеть на то,
как закатывается солнце на другой стороне реки, в Черниговской губернии, — разве он не
видел,
как ходила мамина грудь и
как рдели ее щеки под пудрой, разве он не улавливал в эти моменты много нового и странного, разве он не слышал ее голос, совсем чужой голос,
как бы актерский, нервно прерывающийся, беспощадно злой к семейным и прислуге и вдруг нежный,
как бархат,
как зеленый луг под солнцем, когда приходил Павел Эдуардович.
Тамара
увидела в зеркало,
как Женька нахмурила брови.
— Может быть, ты останешься у меня на всю ночь? — спросила она Гладышева, когда другие ушли. — Ты, миленький, не бойся: если у тебя денег не хватит, я за тебя доплачу. Вот
видишь,
какой ты красивый, что для тебя девчонка даже денег не жалеет, — засмеялась она.
Он обернулся на ее зов и коротко, отрывисто вдохнул в себя воздух, точно ахнул: он никогда еще в жизни не встречал нигде, даже на картинах, такого прекрасного выражения нежности, скорби и женственного молчаливого упрека,
какое сейчас он
видел в глазах Женьки, наполненных слезами. Он присел на край кровати и порывисто обнял ее вокруг обнаженных смуглых рук.
— Ну, Женя, говори,
какая у тебя беда… Я уж по лицу
вижу, что беда или вообще что-то кислое… Рассказывай!
Я не хотела вам мешать, когда вы читали письмо, но вот вы обернулись ко мне, и я протянула вам револьвер и хотела сказать: поглядите, Эмма Эдуардовна, что я нашла, — потому что,
видите ли, меня ужасно поразило,
как это покойная Женя, имея в распоряжении револьвер, предпочла такую ужасную смерть,
как повешение?
— Здравствуйте, моя дорогая! — сказала она немножко в нос, слабым, бледным голосом, с расстановкой,
как говорят на сцене героини, умирающие от любви и от чахотки. — Присядьте здесь… Я рада вас
видеть… Только не сердитесь, — я почти умираю от мигрени и от моего несчастного сердца. Извините, что говорю с трудом. Кажется, я перепела и утомила голос…