Неточные совпадения
Она краснеет по всякому пустяку и в это
время становится особенно привлекательна, как умеют
быть привлекательны очень нежные блондинки с чувствительной кожей.
Пока не
было гостей, он с Исай Саввичем потихоньку разучивали «pas d'Espagne» [Падеспань (франц.)] — танец, начинавший входить в то
время в моду.
Девицы с некоторой гордостью рассказывали гостям о тапере, что он
был в консерватории и шел все
время первым учеником, но так как он еврей и к тому же заболел глазами, то ему не удалось окончить курса.
Тогда запирались наглухо двери и окна дома, и двое суток кряду шла кошмарная, скучная, дикая, с выкриками и слезами, с надругательством над женским телом, русская оргия, устраивались райские ночи, во
время которых уродливо кривлялись под музыку нагишом пьяные, кривоногие, волосатые, брюхатые мужчины и женщины с дряблыми, желтыми, обвисшими, жидкими телами,
пили и жрали, как свиньи, в кроватях и на полу, среди душной, проспиртованной атмосферы, загаженной человеческим дыханием и испарениями нечистой кожи.
Через некоторое
время после Ваньки-Встаньки ввалилась большая компания парикмахеров, которые в этот день
были свободны от работ.
Оба они, еврей и еврейка,
были родом из Гомеля и, должно
быть,
были созданы самим богом для нежной, страстной, взаимной любви, но многие обстоятельства, как, например, погром, происшедший в их городе, обеднение, полная растерянность, испуг, на
время разлучили их.
Но чаще всего у него не
было денег, и он просиживал около своей любовницы целыми вечерами, терпеливо и ревниво дожидаясь ее, когда Соньку случайно брал гость. И когда она возвращалась обратно и садилась с ним рядом, то он незаметно, стараясь не обращать на себя общего внимания и не поворачивая головы в ее сторону, все
время осыпал ее упреками. И в ее прекрасных, влажных, еврейских глазах всегда во
время этих разговоров
было мученическое, но кроткое выражение.
Почему-то он
был сумрачен, хромал на правую ногу и старался как можно меньше обращать на себя внимание: должно
быть, его профессиональные дела находились в это
время в плохом обороте.
Товарищи никогда не могли постигнуть, где он находил
время для занятий наукой, но тем не менее все экзамены и очередные работы он сдавал отлично и с первого курса
был на виду у профессоров.
— Что за странная фантазия! — сказал Ярченко. — И это вы добровольно? Или… Простите, я боюсь показаться вам нескромным… может
быть, в это
время… крайняя нужда?..
— Потому что Сергей Иваныч ему по морде дали… Из-за Нинки. К Нинке пришел один старик… И остался на ночь… А у Нинки
был красный флаг… И старик все
время ее мучил… А Нинка заплакала и убежала.
Или, может
быть, у них не хватает ни
времени, ни самоотверженности, ни самообладания вникнуть с головой в эту жизнь и подсмотреть ее близко-близко, без предубеждения, без громких фраз, без овечьей жалости, во всей ее чудовищной простоте и будничной деловитости.
Вернулась из своей комнаты Нюра и немного спустя вслед за ней Петровский. Петровский с крайне серьезным видом заявил, что он все это
время ходил по улице, обдумывая происшедший инцидент, и, наконец, пришел к заключению, что товарищ Борис
был действительно неправ, но что
есть и смягчающее его вину обстоятельство — опьянение. Пришла потом и Женя, но одна: Собашников заснул в ее комнате.
Держась рукой за воображаемую цепочку и в то же
время оскаливаясь, приседая, как мартышка, часто моргая веками и почесывая себе то зад, то волосы на голове, он
пел гнусавым, однотонным и печальным голосом, коверкая слова...
Первые подземные толчки этой катастрофы начались в разгаре лета, во
время ежегодной летней ярмарки, которая в этом году
была сказочно блестяща.
Было поистине какое-то сумасшедшее, пьяное, припадочное
время!
Теперь очень нетрудно
было убедить ее в том, что ехать с ней вместе Горизонту представляет большую опасность для него и что лучше ей остаться здесь и переждать
время, пока дела у любовника не сложатся благоприятно.
Во
время своей деятельности, вопреки своей завидной памяти, он переменил столько фамилий, что не только позабыл, в каком году он
был Натанаэльзоном, а в каком Бакаляром, но даже его собственная фамилия ему начинала казаться одним из псевдонимов.
Ровинская небрежно, но в то же
время и пристально глядела вниз на эстраду и на зрителей, и лицо ее выражало усталость, скуку, а может
быть, и то пресыщение всеми зрелищами, какие так свойственны знаменитостям.
Вдруг, мгновенно, ее прелестные глаза наполнились слезами и засияли таким волшебным зеленым светом, каким сияет летними теплыми сумерками вечерняя звезда. Она обернула лицо к сцене, и некоторое
время ее длинные нервные пальцы судорожно сжимали обивку барьера ложи. Но когда она опять обернулась к своим друзьям, то глаза уже
были сухи и на загадочных, порочных и властных губах блестела непринужденная улыбка.
— В прежнее
время люди жили веселее и не знали никаких предрассудков. Вот тогда, мне кажется, я
была бы на месте и жила бы полной жизнью. О, древний Рим!
— Ах, боже мой, — нетерпеливо прервала Ровинская,когда я
пела в Лондоне, то в это
время за мной многие ухаживали, и я не постеснялась в избранной компании поехать смотреть самые грязные притоны Уайтчепля.
Скажу также, что со мной
были в это
время двое английских аристократов, лорды, оба спортсмены, оба люди не обыкновенно сильные физически и морально, которые, конечно, никогда не позволили бы обидеть женщину.
В то
время вы еще не
были баронессой де… (Перев. с франц. автора)]…
— Конечно, мы уедем, и урок mademoiselle Marguerite пойдет нам в пользу.
Время ваше
будет оплачено — позаботьтесь, Володя. Однако вы так много
пели для нас, что позвольте и мне
спеть для вас.
— Ты правду говоришь, Женька! У меня тоже
был один ёлод. Он меня все
время заставлял притворяться невинной, чтобы я плакала и кричала. А вот ты, Женечка, самая умная из нас, а все-таки не угадаешь, кто он
был…
— А то у меня
был один учитель. Он какую-то арифметику учил, я не помню, какую. Он меня все
время заставлял думать, что будто бы я мужчина, а он женщина, и чтобы я его… насильно… И какой дурак! Представьте себе, девушки, он все
время кричал: «Я твоя! Я вся твоя! Возьми меня! Возьми меня!»
Просто позвал меня к себе на квартиру, а жена его в это
время пошла на базар за поросенком, —
было рождество.
Лихонин находился в том одновременно расслабленном и приподнятом настроении, которое так знакомо каждому человеку, которому случалось надолго выбиться из сна. Он как будто бы вышел из пределов обыденной человеческой жизни, и эта жизнь стала для него далекой и безразличной, но в то же
время его мысли и чувства приобрели какую-то спокойную ясность и равнодушную четкость, и в этой хрустальной нирване
была скучная и томительная прелесть.
Во
время пляски она
пела, перебирая то каблуками, то носками козловых башмаков...
Это-то и
была знакомая Лихонину баба Грипа, та самая, у которой в крутые
времена он не только бывал клиентом, но даже кредитовался. Она вдруг узнала Лихонина, бросилась к нему, обняла, притиснула к груди и поцеловала прямо в губы мокрыми горячими толстыми губами. Потом она размахнула руки, ударила ладонь об ладонь, скрестила пальцы с пальцами и сладко, как умеют это только подольские бабы, заворковала...
Зайдя за угол, он некоторое
время мучительно старался вспомнить, что такое ему нужно
было непременно сделать сейчас, вот сию минуту.
— Ага! Вот видите: имеет право оставить дом во всякое
время. Следовательно, она может во всякое
время бросить ваш гнусный вертеп, ваше проклятое гнездо насилия, подлости и разврата, в котором вы… — забарабанил
было Лихонин, но экономка спокойно оборвала его...
А также и о том, что проститутка не должна позволять себе любовных ласк,
будучи в пьяном виде или с пьяным мужчиною, а кроме того, во
время известных отправлений.
Наконец дело с Эммой Эдуардовной
было покончено. Взяв деньги и написав расписку, она протянула ее вместе с бланком Лихонину, а тот протянул ей деньги, причем во
время этой операции оба глядели друг другу в глаза и на руки напряженно и сторожко. Видно
было, что оба чувствовали не особенно большое взаимное доверие. Лихонин спрятал документы в бумажник и собирался уходить. Экономка проводила его до самого крыльца, и когда студент уже стоял на улице, она, оставаясь на лестнице, высунулась наружу и окликнула...
Она с наслаждением готова
была пресмыкаться перед Лихониным, служить ему как раба, но в то же
время хотела, чтобы он принадлежал ей больше, чем стол, чем собачка, чем ночная кофта.
Несколько лет спустя Лихонин сам в душе сознавался с раскаянием и тихой тоской, что этот период
времени был самым тихим, мирным и уютным за всю его университетскую и адвокатскую жизнь.
Кроме того, он
был очень нетерпелив, несдержан, вспыльчив, скоро утомлялся, и тайная, обыкновенно скрываемая, но все возраставшая ненависть к этой девушке, так внезапно и нелепо перекосившей всю его жизнь, все чаще и несправедливее срывалась во
время этих уроков.
Настало уже то
время, под конец их знакомства, когда не Любка князя, а, наоборот, князь ее упрашивал
спеть какую-нибудь из любимых народных песен, которых она знала множество.
Одна из девиц, красная, толстая и басистая, у которой всего-навсего
были в лице только пара красных щек, из которых смешно выглядывал намек на вздернутый нос и поблескивала из глубины пара черных изюминок-глазок, все
время рассматривала Любку с ног до головы, точно сквозь воображаемый лорнет, водя по ней ничего не говорящим, но презрительным взглядом.
Она
была нерасчетлива и непрактична в денежных делах, как пятилетний ребенок, и в скором
времени осталась без копейки, а возвращаться назад в публичный дом
было страшно и позорно. Но соблазны уличной проституции сами собой подвертывались и на каждом шагу лезли в руки. По вечерам, на главной улице, ее прежнюю профессию сразу безошибочно угадывали старые закоренелые уличные проститутки. То и дело одна из них, поравнявшись с нею, начинала сладким, заискивающим голосом...
— Что это вы, девица, ходите одне? Давайте
будем подругами, давайте ходить вместе. Это завсегда удобнее Которые мужчины хочут провести приятно
время с девушками, всегда любят, чтобы завести компанию вчетвером
К шесчастью, около него в то
время не
было ни одной из теперешних прогрессивных и ученых дам, которые, отвернув шею классическому аисту и вырвав с корнем капусту, под которой находят детей, рекомендуют в лекциях, в сравнениях и уподоблениях беспощадно и даже чуть ли не графическим порядком объяснять детям великую тайну любви и зарождения.
Но в то
время мальчики
были предоставлены самим себе.
Да и то надо сказать, разве Коля, подобно большинству его сверстников, не видал, как горничная Фрося, такая краснощекая, вечно веселая, с ногами твердости стали (он иногда, развозившись, хлопал ее по спине), как она однажды, когда Коля случайно быстро вошел в папин кабинет, прыснула оттуда во весь дух, закрыв лицо передником, и разве он не видал, что в это
время у папы
было лицо красное, с сизым, как бы удлинившимся носом, и Коля подумал: «Папа похож на индюка».
В то
время у них служила горничная Нюша, которую иногда шутя называли синьорита Анита, прелестная черноволосая девушка, которую, если бы переменять на ней костюмы, можно
было бы по наружности принять и за драматическую актрису, и за принцессу крови, и за политическую деятельницу.
Но Женьки в это
время не
было в зале: ее уже успел захватить толстый обер-кондуктор.
Этот пожилой, степенный и величественный человек, тайный продавец казенных свечей,
был очень удобным гостем, потому что никогда не задерживался в доме более сорока минут, боясь пропустить свой поезд, да и то все
время поглядывал на часы. Он за это
время аккуратно
выпивал четыре бутылки пива и, уходя, непременно давал полтинник девушке на конфеты и Симеону двадцать копеек на чай.
— Господа! — вдруг патетически воскликнул Ванька-Встанька, прервав пение и ударив себя в грудь. — Вот вижу я вас и знаю, что вы — будущие генералы Скобелев и Гурко, но и я ведь тоже в некотором отношении военная косточка. В мое
время, когда я учился на помощника лесничего, все наше лесное ведомство
было военное, и потому, стучась в усыпанные брильянтами золотые двери ваших сердец, прошу: пожертвуйте на сооружение прапорщику таксации малой толики spiritus vini, его же и монаси приемлют.
Принесли вино. Тамара выклянчила, кроме того, пирожных. Женька попросила позволения позвать Маньку Беленькую. Сама Женька не
пила, не вставала с постели и все
время куталась в серый оренбургский платок, хотя в комнате
было жарко. Она пристально глядела, не отрываясь, на красивое, загоревшее, ставшее таким мужественным лицо Гладышева.