Неточные совпадения
С трудом, очень медленно и невесело осваивается Александров
с укладом новой училищной жизни, и это чувство стеснительной неловкости долгое время разделяют
с ним все первокурсники, именуемые на юнкерском языке «фараонами», в отличие от юнкеров старшего курса, которые, хотя и преждевременно, но гордо зовут себя «
господами обер-офицерами».
Но две вещи фараонам безусловно запрещены: во-первых, травить курсовых
офицеров, ротного командира и командира батальона; а во-вторых, петь юнкерскую традиционную «расстанную песню»: «Наливай, брат, наливай». И то и другое — привилегии
господ обер-офицеров; фараонам же заниматься этим — и рано и не имеет смысла. Пусть потерпят годик, пока сами не станут обер-офицерами… Кто же это в самом деле прощается
с хозяевами, едва переступив порог, и кто хулит хозяйские пироги, еще их не отведав?»
Но вот ровным, щегольским, учебным шагом подходит, громыхая казенными сапожищами, ловкий «
господин обер-офицер». Раз, два. Вместе
с приставлением правой ноги рука в белой перчатке вздергивается к виску. Прием сделан безупречно. Дрозд осматривает молодцеватого юнкера
с ног до головы, как лошадиный знаток породистого жеребца.
Между прочим, подходило понемногу время первого для фараонов лагерного сбора. Кончились экзамены. Старший курс перестал учиться верховой езде в училищном манеже.
Господа обер-офицеры стали мягче и доступнее в обращении
с фараонами. Потом курсовые
офицеры начали подготовлять младшие курсы к настоящей боевой стрельбе полными боевыми патронами. В правом крыле училищного плаца находился свой собственный тир для стрельбы, узкий, но довольно длинный, шагов в сорок, наглухо огороженный от Пречистенского бульвара.
Они пошли рядышком, по привычке в ногу, держась подтянуто, как на ученье, и
с механичной красивой точностью отдавая честь
господам офицерам.
Последние лагерные работы идут к концу. Младший курс еще занят глазомерными съемками. Труд не тяжелый: приблизительный, свободный и даже веселый. Это совсем не то, что топографические точные съемки
с кипрегелем-дальномером, над которыми каждый день корпят и потеют юнкера старшего курса, готовые на днях чудесным образом превратиться в настоящих взаправдашних
господ офицеров.
— Пожалуй, что и так. Ну-ка,
господа офицеры, возьмите у меня кипрегель
с треногой. А я мигом смотаюсь туда и назад.
Всего только три дня было дано
господам обер-офицерам на ознакомление
с этими листами и на размышления о выборе полка.
— Всем юнкерам второго курса собраться немедленно на обеденной площадке! Форма одежды обыкновенная. (Всем людям военного дела известно, что обыкновенная форма одежды всегда сопутствует случаям необыкновенным.) Взять
с собою листки
с вакансиями! Живо, живо,
господа обер-офицеры!
Старшие юнкера изводятся от нетерпения — они уже перестали называть себя
господами обер-офицерами, иначе рядом
с выдуманным званием не так будет сладко сознавать себя настоящим подпоручиком, его благородием и, по праву,
господином обер-офицером.
— Его превосходительство,
господин начальник училища, просит зайти к нему на квартиру ровно в час. Он имеет нечто сказать
господам офицерам, но, повторяю со слов генерала, что это не приказание, а предложение. Счастливого пути-с. Благодарю покорно.
Окружные помещики, о которых существовании никто бы до того времени не догадался, начали приезжать почаще в уездный городок, чтобы видеться
с господами офицерами, а иногда поиграть в банчик, который уже чрезвычайно темно грезился в голове их, захлопотанной посевами, жениными поручениями и зайцами.
— Он самый и есть, — сказал служивый. — И вот вспомнилось мне теперь, что сам я слыхал, как господин полковник, Царство ему Небесное, в разговорах
с господами офицерами поминал, что у него есть вотчины где-то на Волге.
— Ишь ты! Ааа… Я газет-то не читаю и ничего про это не знаю. Стало быть, нынче гражданское ведомство не носит уже погонов? Скажите, однако! А это, знаете ли, отчасти хорошо: солдатики не будут вас
с господами офицерами смешивать и честь вам отдавать. Отчасти же, признаться, и нехорошо. Нет уже у вас того вида, сановитости! Нет того благородства!
Неточные совпадения
Г-жа Простакова (к Милону). А, мой батюшка!
Господин офицер! Я вас теперь искала по всей деревне; мужа
с ног сбила, чтоб принести вам, батюшка, нижайшее благодарение за добрую команду.
— Нечего их ни жалеть, ни жаловать! — сказал старичок в голубой ленте. — Швабрина сказнить не беда; а не худо и
господина офицера допросить порядком: зачем изволил пожаловать. Если он тебя государем не признает, так нечего у тебя и управы искать, а коли признает, что же он до сегодняшнего дня сидел в Оренбурге
с твоими супостатами? Не прикажешь ли свести его в приказную да запалить там огоньку: мне сдается, что его милость подослан к нам от оренбургских командиров.
Интересна была она своим знанием веселой жизни людей «большого света»,
офицеров гвардии, крупных бюрократов, банкиров. Она обладала неиссякаемым количеством фактов, анекдотов, сплетен и рассказывала все это
с насмешливостью бывшей прислуги богатых
господ, — прислуги, которая сама разбогатела и вспоминает о дураках.
Лукьян Лукьяныч Чебаков,
офицер в отставке. Очень приличный
господин средних лет,
с усами, лысоват, сюртук застегнут на все пуговицы. Выражение лица насмешливо.
— «А спроси, — отвечаю ей, — всех
господ офицеров, нечистый ли во мне воздух али другой какой?» И так это у меня
с того самого времени на душе сидит, что намеднись сижу я вот здесь, как теперь, и вижу, тот самый генерал вошел, что на Святую сюда приезжал: «Что, — говорю ему, — ваше превосходительство, можно ли благородной даме воздух свободный впускать?» — «Да, отвечает, надо бы у вас форточку али дверь отворить, по тому самому, что у вас воздух несвежий».