В половине десятого особенно радостная и
приятная вечерняя семейная беседа за чайным столом у Облонских была нарушена самым, повидимому, простым
событием, но это простое
событие почему-то всем показалось странным. Разговорившись об общих петербургских знакомых, Анна быстро встала.
На трагическое же изложение, со стороны Лебедева, предстоящего вскорости
события доктор лукаво и коварно качал головой и наконец заметил, что, не говоря уже о том, «мало ли кто на ком женится», «обольстительная особа, сколько он, по крайней мере, слышал, кроме непомерной красоты, что уже одно может увлечь человека с состоянием, обладает и капиталами, от Тоцкого и от Рогожина, жемчугами и бриллиантами, шалями и мебелями, а потому предстоящий выбор не только не выражает со стороны дорогого князя, так сказать, особенной, бьющей в очи глупости, но даже свидетельствует о хитрости тонкого светского ума и расчета, а стало быть, способствует к заключению противоположному и для князя совершенно
приятному…» Эта мысль поразила и Лебедева; с тем он и остался, и теперь, прибавил он князю, «теперь, кроме преданности и пролития крови, ничего от меня не увидите; с тем и явился».
Как сон пролетели
приятные минуты нашего свидания. Через 24 часа после того, как я взглянул в последний раз на вас, добрый мой Иван Дмитриевич, я уже был в объятиях детей и старушки Марьи Петровны. Они все ожидали меня как необходимого для них человека. Здесь я нашел Басаргина с женой: они переехали к нам до моего возвращения. Наскоро скажу вам, как случилось горестное
событие 27 декабря. До сих пор мы больше или меньше говорим об этом дне, лишь только сойдемся.
Выбор
событий мифологических или ненародных, отвлеченная точка зрения, старание делать намеки,
приятные высшим (как, напр., в «Титовом милосердии»), — все это обличало отчуждение, от народности, пренебрежение к нуждам и страданиям людей, если они только не пользуются громкими титулами.