Неточные совпадения
Под Рущуком, командуя Ростовским гренадерским полком, он был ранен пулей
в горло навылет и с
тех пор дышит через серебряную трубку.
Впечатлительный Александров успел уже раз десять вообразить себя приговоренным к смерти, и волосы у него на голове
порою холодели и делались жесткими, как у ежа. Зато очень утешили и взбодрили его дух отрывки из статута ордена св. Георгия-победоносца, возглашенные
тем же Лачиновым. Слушая их ушами и героическим сердцем, Александров брал
в воображении редуты, заклепывал пушки, отнимал вражеские знамена, брал
в плен генералов…
— А тебе что нужно? Ты нам что за генерал? Тоже кышкает на нас, как на кур! Ишь ты, хухрик несчастный! — И пошла, и пошла… до
тех пор, пока Алкалаев не обратился
в позорное бегство. Но все-таки метче и ловче словечка, чем «хухрик», она
в своем обширном словаре не нашла. Может быть, она вдохновенно родила его тут же на месте столкновения?
Но может быть и
то, что мать трех сестер Синельниковых, Анна Романовна, очень полная, очень высокая и до сих
пор еще очень красивая дама, узнала как-нибудь об этих воровских поцелуйчиках и задала Юленьке хорошую нахлобучку? Недаром же она
в последние химкинские дни была как будто суха с Александровым: или это только теперь ему кажется?
Конечно, Александров все еще продолжал уверять себя
в том, что он до сих
пор влюблен безнадежно
в жестокую и что молодое сердце его разбито навсегда.
Утром воины беспрекословно исполнили приказание вождя. И когда они, несмотря на адский ружейный огонь, подплыли почти к самому острову,
то из воды послышался страшный треск, весь остров покосился набок и стал тонуть. Напрасно европейцы молили о пощаде. Все они погибли под ударами томагавков или нашли смерть
в озере. К вечеру же вода выбросила труп Черной Пантеры. У него под водою не хватило дыхания, и он, перепилив корень, утонул. И с
тех пор старые жрецы поют
в назидание юношам, и так далее и так далее.
Застенчивый Александров с
той поры, идя
в отпуск, избегал проходить Ильинской улицей, чтобы не встретиться случайно глазами с глазами книжного купца и не сгореть от стыда. Он предпочитал вдвое более длинный путь: через Мясницкую, Кузнецкий мост и Тверскую.
Можно подумать, что моя все-таки уже не очень молодая героиня только и знала
в своей актерской жизни, что дебютировала и дебютировала и всегда неудачно, пока не додебютировалась до самоубийства…» И вот опять стало
в подсознание Александрова прокрадываться
то темное пятно,
та неведомая болячка,
та давно знакомая досадная неловкость, которые он испытывал
порою, перечитывая
в двадцатый раз свою рукопись.
И тут сказывалась разность двух душ, двух темпераментов, двух кровей. Александров любил с такою же наивной простотой и радостью, с какою растут травы и распускаются почки. Он не думал и даже не умел еще думать о
том,
в какие формы выльется
в будущем его любовь. Он только, вспоминая о Зиночке, чувствовал
порою горячую резь
в глазах и потребность заплакать от радостного умиления.
В строю решительно немыслимо заниматься чем-нибудь иным, как строем: это первейший военный завет. Маленькое письмецо жгло карман Александрова до
тех пор, пока
в столовой, за чашкой чая с калачом, он его не распечатал. Оно было больше чем лаконично, и от него чуть-чуть пахло
теми прелестными прежними рождественскими духами!..
Каждое утро, часов
в пять, старшие юнкера наспех пьют чай с булкой; захвативши завтрак
в полевые сумки, идут партиями на места своих работ, которые будут длиться часов до семи вечера, до
той поры, когда уставшие глаза начинают уже не так четко различать издали показательные приметы.
Но вскоре тело обвыкало
в холоде, и когда купальщики возвращались бегом
в баню,
то их охватывало чувство невыразимой легкости, почти невесомости во всем их существе, было такое ощущение, точно каждый мускул, каждая
пора насквозь проникнута блаженной радостью, сладкой и бодрой.
Какие б чувства ни таились // Тогда во мне — теперь их нет: // Они прошли иль изменились… // Мир вам, тревоги прошлых лет! //
В ту пору мне казались нужны // Пустыни, волн края жемчужны, // И моря шум, и груды скал, // И гордой девы идеал, // И безыменные страданья… // Другие дни, другие сны; // Смирились вы, моей весны // Высокопарные мечтанья, // И в поэтический бокал // Воды я много подмешал.
Войско, отступив, облегло весь город и от нечего делать занялось опустошеньем окрестностей, выжигая окружные деревни, скирды неубранного хлеба и напуская табуны коней на нивы, еще не тронутые серпом, где, как нарочно, колебались тучные колосья, плод необыкновенного урожая, наградившего
в ту пору щедро всех земледельцев.
Дико́й. Понимаю я это; да что ж ты мне прикажешь с собой делать, когда у меня сердце такое! Ведь уж знаю, что надо отдать, а все добром не могу. Друг ты мне, и я тебе должен отдать, а приди ты у меня просить — обругаю. Я отдам, отдам, а обругаю. Потому только заикнись мне о деньгах, у меня всю нутренную разжигать станет; всю нутренную вот разжигает, да и только; ну, и
в те поры ни за что обругаю человека.
Неточные совпадения
Аммос Федорович. Нет, этого уже невозможно выгнать: он говорит, что
в детстве мамка его ушибла, и с
тех пор от него отдает немного водкою.
Артемий Филиппович. Человек десять осталось, не больше; а прочие все выздоровели. Это уж так устроено, такой порядок. С
тех пор, как я принял начальство, — может быть, вам покажется даже невероятным, — все как мухи выздоравливают. Больной не успеет войти
в лазарет, как уже здоров; и не столько медикаментами, сколько честностью и порядком.
Анна Андреевна. Ну да, Добчинский, теперь я вижу, — из чего же ты споришь? (Кричит
в окно.)Скорей, скорей! вы тихо идете. Ну что, где они? А? Да говорите же оттуда — все равно. Что? очень строгий? А? А муж, муж? (Немного отступя от окна, с досадою.)Такой глупый: до
тех пор, пока не войдет
в комнату, ничего не расскажет!
Я, кажется, всхрапнул порядком. Откуда они набрали таких тюфяков и перин? даже вспотел. Кажется, они вчера мне подсунули чего-то за завтраком:
в голове до сих
пор стучит. Здесь, как я вижу, можно с приятностию проводить время. Я люблю радушие, и мне, признаюсь, больше нравится, если мне угождают от чистого сердца, а не
то чтобы из интереса. А дочка городничего очень недурна, да и матушка такая, что еще можно бы… Нет, я не знаю, а мне, право, нравится такая жизнь.
Влас наземь опускается. // «Что так?» — спросили странники. // — Да отдохну пока! // Теперь не скоро князюшка // Сойдет с коня любимого! // С
тех пор, как слух прошел, // Что воля нам готовится, // У князя речь одна: // Что мужику у барина // До светопреставления // Зажату быть
в горсти!..