Неточные совпадения
Самый
конец августа; число, должно быть, тридцатое или тридцать первое. После трехмесячных летних каникул кадеты, окончившие полный курс, съезжаются
в последний раз
в корпус, где учились, проказили, порою сидели
в карцере, ссорились и дружили целых семь лет подряд.
Александров идет
в лазарет по длинным, столь давно знакомым рекреационным залам; их полы только что натерты и знакомо пахнут мастикой, желтым воском и крепким, терпким, но все-таки приятным потом полотеров. Никакие внешние впечатления не действуют на Александрова с такой силой и так тесно не соединяются
в его памяти с местами и событиями, как запахи. С нынешнего дня и до
конца жизни память о корпусе и запах мастики останутся для него неразрывными.
Минут десять размышлял Александров о том, что могла бы означать эта буква Ц., поставленная
в самом
конце письма так отдельно и таинственно. Наконец он решился обратиться за помощью
в разгадке к верному белокурому Панкову, явившемуся сегодня вестником такой великой радости.
В теле усталость,
в голове путаница.
В целые годы растянулся этот тягучий день, и все нет ему
конца.
Переворот произошел как-то случайно, сам собою,
в один из тех июльских горячих дней, когда подходила к самому
концу тяжелая, изнурительная лагерная служба.
Так, или почти так, выразили свое умное решение нынешние фараоны, а через день, через два уже господа обер-офицеры; стоит только прийти волшебной телеграмме, после которой старший курс мгновенно разлетится, от мощного дуновения судьбы, по всем
концам необъятной России. А через месяц прибудут
в училище и новые фараоны.
Великий мастер корнет-а-пистона Зеленчук перед началом номера незаметно для юнкеров уходил из столовой и прятался
в конце длинного-предлинного коридора.
И как же удивлен, потрясен и обрадован был юнкер Александров, когда
в конце октября он получил от самой Анны Романовны письмецо такого крошечного размера, который заставил невольно вспомнить о ее рыхлом тучном теле.
Тут с окончательной ясностью понял несчастный юнкер, что его скороспешному любовному роману пришел печальный
конец. Он даже не обиделся на прозрачный намек на розги. Поймав случайный взгляд Юленьки, он издали серьезно и покорно склонил голову
в знак послушания. А когда гости стали расходиться, он
в передней улучил минутку, чтобы подойти к Юленьке и тихо сказать ей...
Но он хотел до
конца исчерпать всю горечь своей неудачи. Как-то, после урока немецкого языка, он догнал уходившего из класса учителя Мея, сытого, доброго обрусевшего немца, и сунул ему
в руки отлично переписанную «Лорелею».
В другом
конце тира ставились картонные мишени с концентрическими черными окружностями, попадать надо было
в центральный сплошной кружок. Благодаря малости помещения выстрелы были страшно оглушительны, от этого юнкера подолгу ходили со звоном
в голове и ушах и едва слышали лекции и даже командные слова.
На днях выборы вакансий, производство, подпоручичьи эполеты, высокое звание настоящего обер-офицера. Фараоны где-то вдали, внизу,
в безвестности и забвении. И они чрезвычайно были обрадованы, когда дня за три до производства старшего курса
в первый офицерский чин их распустили
в отпуск до
конца августа.
— И э-Александров. Кто хочет завтракать или обедать
в училище, заявите немедленно дежурному для сообщения на кухню. Ровно к восьми вечера все должны быть
в училище совершенно готовыми. За опоздание — до
конца каникул без отпуска. Рекомендую позаботиться о внешности. Помните, что александровцы — московская гвардия и должны отличаться не только блеском души, но и благородством сапог. Тьфу, наоборот. Затем вы свободны, господа юнкера. Перед отправкой я сам осмотрю вас. Разойдитесь.
На другом
конце залы, под хорами,
в бархатных красных золоченых креслах сидели почетные гости, а посредине их сама директриса, величественная седовласая дама
в шелковом серо-жемчужном платье.
После поклона ему удалось ловкими маневрами обойти свиту, окружавшую начальницу. Он уже почувствовал себя
в свободном пространстве и заторопился было к ближнему
концу спасительной галереи, но вдруг остановился на разбеге: весь промежуток между двумя первыми колоннами и нижняя ступенька были тесно заняты темно-вишневыми платьицами, голыми худенькими ручками и милыми, светло улыбавшимися лицами.
Проделывая без увлечения, по давнишней привычке, разные шассе, круазе, шен и балянсе, Александров все время ловил поневоле случайные отрывки из той чепухи, которую уверенной, громкой скороговоркой нес Жданов: о фатализме, о звездах, духах и духах, о Царь-пушке, о цыганке-гадалке, о липком пластыре, о канарейках, об антоновских яблоках, о лунатиках, о Наполеоне, о значении цветов и красок, о пострижении
в монахи, об ангорских кошках, о переселении душ и так далее без начала, без
конца и без всякой связи.
Мрачный, ероша свою прическу бобриком, нервно пощипывая чуть пробивающийся пушок на верхней губе, дожидается Александров
конца затянувшегося гран-рон и наконец дождался. Распорядитель объявляет польку-мазурку. «Еще попытка! Самая последняя, а там будь что будет. Ах, жаль, что нельзя, бросив бал, уехать прямо домой, на Пресню. Необходимо явиться
в училище и там ночевать. А все этот упрямый Дрозд».
В конце лета, перед производством
в первый офицерский чин, будут посланы
в училище списки двухсот с лишком вакансий, имеющихся
в различных полках, и право последовательного выбора будет зависеть от величины среднего балла по всем предметам, пройденным
в течение всех двух курсов.
В конце февраля Александров получил из рук Дрозда такое трогательное малюсенькое письмо, что его марка, казалось, покрывала весь конверт.
— Как же, — отвечает юнкер, — до
конца моих дней не забуду. — И спрашивает
в свою очередь: — А помните, как нас чуть не опрокинул этот долговязый катковский лицеист?
Вся Москва от мала до велика ревностно гордилась своими достопримечательными людьми: знаменитыми кулачными бойцами, огромными, как горы, протодиаконами, которые заставляли страшными голосами своими дрожать все стекла и люстры Успенского собора, а женщин падать
в обмороки, знаменитых клоунов, братьев Дуровых, антрепренера оперетки и скандалиста Лентовского, репортера и силача Гиляровского (дядю Гиляя), московского генерал-губернатора, князя Долгорукова, чьей вотчиной и удельным княжеством почти считала себя самостоятельная первопрестольная столица, Сергея Шмелева, устроителя народных гуляний, ледяных гор и фейерверков, и так без
конца, удивительных пловцов, голубиных любителей, сверхъестественных обжор, прославленных юродивых и прорицателей будущего, чудодейственных, всегда пьяных подпольных адвокатов, свои несравненные театры и цирки и только под
конец спортсменов.
Последние лагерные работы идут к
концу. Младший курс еще занят глазомерными съемками. Труд не тяжелый: приблизительный, свободный и даже веселый. Это совсем не то, что топографические точные съемки с кипрегелем-дальномером, над которыми каждый день корпят и потеют юнкера старшего курса, готовые на днях чудесным образом превратиться
в настоящих взаправдашних господ офицеров.
У него сильный стальной голос, слышимый из
конца в конец огромнейшего Ходынского поля, на котором летом свободно располагаются лагерями и производят учение все войска Московского военного округа.
В конце третьего у штабс-капитана Белова, курсового офицера четвертой роты, от жары и усталости хлынула кровь из носа
в таком обилии, что ученье пришлось прекратить.
В конце же августа каждый из них обязан прибыть
в свою часть.
Но уже давно известно, что всюду, где большое количество людей долго занято одним и тем же делом, где интересы общие, где все разговоры уже переговорены, где
конец занимательности и начало равнодушной скуки, как, например, на кораблях
в кругосветном рейсе,
в полках,
в монастырях,
в тюрьмах,
в дальних экспедициях и так далее, и так далее, — там, увы, неизбежно заводится самый отвратительный грибок — сплетня, борьба с которым необычайно трудна и даже невозможна.