— Небось людей совсем задергали шагистикой. Эх, вы, Аники-воины. А
спроси у вас… да вот, позвольте, как этого молодчика фамилия?
— Что, ты думаешь, плохой револьвер? Слона можно убить. Постой, мы сейчас попробуем. Где у тебя помещается твой раб? Я пойду,
спрошу у него какую-нибудь доску. Эй, р-р-раб! Оруженосец!
Неточные совпадения
— Вчера… — Лбов вдруг прыснул от смеха. — Вчера, уж во всех ротах кончили занятия, я иду на квартиру, часов уже восемь, пожалуй, темно совсем. Смотрю, в одиннадцатой роте сигналы учат. Хором. «На-ве-ди, до гру-ди, по-па-ди!» Я
спрашиваю поручика Андрусевича: «Почему это
у вас до сих пор идет такая музыка?» А он говорит: «Это мы, вроде собак, на луну воем».
— Павел Павлыч, это правда, что он природный черкес? —
спросил Ромашов
у Веткина.
— Ты кто такой? — отрывисто
спросил полковник, внезапно остановившись перед молодым солдатом Шарафутдиновым, стоявшим
у гимнастического забора.
—
У!….. Я тебя
спрашиваю, кто твой командир полка? Кто — я? Понимаешь, я, я, я, я, я!.. — И Шульгович несколько раз изо всей силы ударил себя ладонью по груди.
Веткин, например, когда к нему приходили в гости товарищи, обыкновенно
спрашивал своего денщика-молдаванина: «А что, Бузескул, осталось
у нас в погребе еще шампанское?» Бузескул отвечал на это совершенно серьезно: «Никак нет, ваше благородие, вчера изволили выпить последнюю дюжину».
И, уже со смехом обращаясь к Ромашову и опять отнимая
у него из рук нитку, она
спросила с капризным и кокетливым смехом...
— А! Вы были
у Николаевых? — вдруг с живостью и с видимым интересом
спросил Назанский. — Вы часто бываете
у них?
«О чем я сейчас думал? —
спросил самого себя Ромашов, оставшись один. Он утерял нить мыслей и, по непривычке думать последовательно, не мог сразу найти ее. — О чем я сейчас думал? О чем-то важном и нужном… Постой: надо вернуться назад… Сижу под арестом… по улице ходят люди… в детстве мама привязывала… Меня привязывала… Да, да…
у солдата тоже — Я… Полковник Шульгович… Вспомнил… Ну, теперь дальше, дальше…
— Если ты, примерно, Бондаренко, стоишь
у строю с ружом, а к тебе подходит начальство и
спрашивает: «Что
у тебя в руках, Бондаренко?» Что ты должен отвечать?
Она боком, развязно села на стол, положив ногу на ногу. Ромашов увидел, как под платьем гладко определилась ее круглая и мощная ляжка.
У него задрожали руки и стало холодно во рту. Он
спросил робко...
— Хе-хе-хе, это уже мы слыхали, о вашей нетрезвости, — опять прервал его Петерсон, — но я хочу только
спросить, не было ли
у вас с ним раньше этакого какого-нибудь столкновения? Нет, не ссоры, поймите вы меня, а просто этакого недоразумения, натянутости, что ли, на какой-нибудь частной почве. Ну, скажем, несогласие в убеждениях или там какая-нибудь интрижка. А?
— Кто
у вас рядом, за стеной? —
спросила Шурочка. — Там слышно?
— Ваше сиятельство, позвольте мне вам дать свое мнение: соберите их всех, дайте им знать, что вам все известно, и представьте им ваше собственное положение точно таким самым образом, как вы его изволили изобразить сейчас передо мной, и
спросите у них совета: что <бы> из них каждый сделал на вашем положении?
Неточные совпадения
Влас наземь опускается. // «Что так?» —
спросили странники. // — Да отдохну пока! // Теперь не скоро князюшка // Сойдет с коня любимого! // С тех пор, как слух прошел, // Что воля нам готовится, //
У князя речь одна: // Что мужику
у барина // До светопреставления // Зажату быть в горсти!..
С утра встречались странникам // Все больше люди малые: // Свой брат крестьянин-лапотник, // Мастеровые, нищие, // Солдаты, ямщики. //
У нищих,
у солдатиков // Не
спрашивали странники, // Как им — легко ли, трудно ли // Живется на Руси? // Солдаты шилом бреются, // Солдаты дымом греются — // Какое счастье тут?..
— // «Дай прежде покурю!» // Покамест он покуривал, //
У Власа наши странники //
Спросили: «Что за гусь?» // — Так, подбегало-мученик, // Приписан к нашей волости, // Барона Синегузина // Дворовый человек, // Викентий Александрович.
«Не все между мужчинами // Отыскивать счастливого, // Пощупаем-ка баб!» — // Решили наши странники // И стали баб опрашивать. // В селе Наготине // Сказали, как отрезали: // «
У нас такой не водится, // А есть в селе Клину: // Корова холмогорская, // Не баба! доброумнее // И глаже — бабы нет. //
Спросите вы Корчагину // Матрену Тимофеевну, // Она же: губернаторша…»
«Умница, // Какой мужчина там?» — //
Спросил Роман
у женщины, // Уже кормившей Митеньку // Горяченькой ухой.