Твердо, большим частым шагом, от которого равномерно вздрагивала земля, прошли
на глазах у всего полка эти сто человек, все как на подбор, ловкие, молодцеватые, прямые, все со свежими, чисто вымытыми лицами, с бескозырками, лихо надвинутыми на правое ухо.
Неточные совпадения
В переднюю вышел,
весь красный, с каплями
на носу и
на висках и с перевернутым, смущенным лицом, маленький капитан Световидов. Правая рука была
у него в кармане и судорожно хрустела новенькими бумажками. Увидев Ромашова, он засеменил ногами, шутовски-неестественно захихикал и крепко вцепился своей влажной, горячей, трясущейся рукой в руку подпоручика.
Глаза у него напряженно и конфузливо бегали и в то же время точно щупали Ромашова: слыхал он или нет?
На их игру глядел, сидя
на подоконнике, штабс-капитан Лещенко, унылый человек сорока пяти лет, способный одним своим видом навести тоску;
все у него в лице и фигуре висело вниз с видом самой безнадежной меланхолии: висел вниз, точно стручок перца, длинный, мясистый, красный и дряблый нос; свисали до подбородка двумя тонкими бурыми нитками усы; брови спускались от переносья вниз к вискам, придавая его
глазам вечно плаксивое выражение; даже старенький сюртук болтался
на его покатых плечах и впалой груди, как
на вешалке.
— А это то, что тогда
у нас только и было в уме, что наставления для обучения стрельбе. Солдат один отвечал «Верую»
на смотру, так он так и сказал, вместо «при Понтийстем Пилате» — «примостився стреляти». До того голо-вы
всем забили! Указательный палец звали не указательным, а спусковым, а вместо правого
глаза — был прицельный
глаз.
Вообще пили очень много, как и всегда, впрочем, пили в полку: в гостях друг
у друга, в собрании,
на торжественных обедах и пикниках. Говорили уже
все сразу, и отдельных голосов нельзя было разобрать. Шурочка, выпившая много белого вина,
вся раскрасневшаяся, с
глазами, которые от расширенных зрачков стали совсем черными, с влажными красными губами, вдруг близко склонилась к Ромашову.
Изредка, время от времени, в полку наступали дни какого-то общего, повального, безобразного кутежа. Может быть, это случалось в те странные моменты, когда люди, случайно между собой связанные, но
все вместе осужденные
на скучную бездеятельность и бессмысленную жестокость, вдруг прозревали в
глазах друг
у друга, там, далеко, в запутанном и угнетенном сознании, какую-то таинственную искру ужаса, тоски и безумия. И тогда спокойная, сытая, как
у племенных быков, жизнь точно выбрасывалась из своего русла.
Он резко замахнулся
на Ромашова кулаком и сделал грозные
глаза, но ударить не решался.
У Ромашова в груди и в животе сделалось тоскливое, противное обморочное замирание. До сих пор он совсем не замечал, точно забыл, что в правой руке
у него
все время находится какой-то посторонний предмет. И вдруг быстрым, коротким движением он выплеснул в лицо Николаеву остатки пива из своего стакана.
— Отчего
у нас не бываете? Стыдно дьюзей забывать. Зьой, зьой, зьой… Т-ссс, я
все, я
все,
все знаю! — Она вдруг сделала большие испуганные
глаза. — Возьмите себе вот это и наденьте
на шею, непьеменно, непьеменно наденьте.
Его мучила теперь тайна: как она, пропадая куда-то
на глазах у всех, в виду, из дома, из сада, потом появляется вновь, будто со дна Волги, вынырнувшей русалкой, с светлыми, прозрачными глазами, с печатью непроницаемости и обмана на лице, с ложью на языке, чуть не в венке из водяных порослей на голове, как настоящая русалка!
Например, игра в наперсток состоит в том, чтобы угадать, под каким из трех наперстков лежит хлебный шарик, который шулер
на глазах у всех кладет под наперсток, а на самом деле приклеивает к ногтю — и под наперстком ничего нет…
Неточные совпадения
— Филипп
на Благовещенье // Ушел, а
на Казанскую // Я сына родила. // Как писаный был Демушка! // Краса взята
у солнышка, //
У снегу белизна, //
У маку губы алые, // Бровь черная
у соболя, //
У соболя сибирского, //
У сокола
глаза! //
Весь гнев с души красавец мой // Согнал улыбкой ангельской, // Как солнышко весеннее // Сгоняет снег с полей… // Не стала я тревожиться, // Что ни велят — работаю, // Как ни бранят — молчу.
Г-жа Простакова (обробев и иструсясь). Как! Это ты! Ты, батюшка! Гость наш бесценный! Ах, я дура бессчетная! Да так ли бы надобно было встретить отца родного,
на которого
вся надежда, который
у нас один, как порох в
глазе. Батюшка! Прости меня. Я дура. Образумиться не могу. Где муж? Где сын? Как в пустой дом приехал! Наказание Божие!
Все обезумели. Девка! Девка! Палашка! Девка!
С ними происходило что-то совсем необыкновенное. Постепенно, в
глазах у всех солдатики начали наливаться кровью.
Глаза их, доселе неподвижные, вдруг стали вращаться и выражать гнев; усы, нарисованные вкривь и вкось, встали
на свои места и начали шевелиться; губы, представлявшие тонкую розовую черту, которая от бывших дождей почти уже смылась, оттопырились и изъявляли намерение нечто произнести. Появились ноздри, о которых прежде и в помине не было, и начали раздуваться и свидетельствовать о нетерпении.
Плутали таким образом среди белого дня довольно продолжительное время, и сделалось с людьми словно затмение, потому что Навозная слобода стояла въяве
у всех на глазах, а никто ее не видал.
Как ни сильно желала Анна свиданья с сыном, как ни давно думала о том и готовилась к тому, она никак не ожидала, чтоб это свидание так сильно подействовало
на нее. Вернувшись в свое одинокое отделение в гостинице, она долго не могла понять, зачем она здесь. «Да,
всё это кончено, и я опять одна», сказала она себе и, не снимая шляпы, села
на стоявшее
у камина кресло. Уставившись неподвижными
глазами на бронзовые часы, стоявшие
на столе между окон, она стала думать.