Неточные совпадения
— Что? Ага! Соглашаешься со мной? Я
тебе, Веткин,
говорю: учись рубке. У нас на Кавказе все с детства учатся. На прутьях, на бараньих тушах, на воде…
— Это что? Это разве рубка? —
говорил он с напускным пренебрежением. — Моему отцу, на Кавказе, было шестьдесят лет, а он лошади перерубал шею. Пополам! Надо, дети мои, постоянно упражняться. У нас вот как делают: поставят ивовый прут в тиски и рубят, или воду пустят сверху тоненькой струйкой и рубят. Если нет брызгов, значит, удар был верный. Ну, Лбов, теперь
ты.
— Ваша благородия. Буфетчик больше не даваит папиросов.
Говорит, поручик Скрябин не велел
тебе в долг давать.
Он обменялся с адъютантом честью, но тотчас же за спиной его сделал обернувшемуся Ромашову особый, непередаваемый юмористический жест, который как будто
говорил: «Что, брат, поволокли
тебя на расправу?» Встречались и еще офицеры.
— Нет. Как же. Будет. Она будет, голубчик. Только, видите ли, мест нет в фаэтоне. Они с Раисой Александровной пополам взяли экипаж, ну и, понимаете, голубчик,
говорят мне: «У
тебя,
говорят, сапожища грязные,
ты нам платья испортишь».
— А
ты не смей под руку
говорить! — крикнул он, сверкая черными глазами. — Я игру брошу.
— Гето, братец… ах, какой
ты дерзкий…
Ты еще мальчишка, а я, гето… Был, я
говорю, такой случай…
— Гето… хоть
ты меня выслушай, прапор, —
говорил Лех горестно, — садись, выпей-ка водочки… Они, братец мой, все — шалыганы. — Лех слабо махнул на спорящих офицеров кистью руки. — Гав, гав, гав, а опыта у них нет. Я хотел рассказать, какой у нас был случай…
— А что пользы? При людях срамят командира, а потом
говорят о дисциплине. Какая тут к бису дисциплина! А ударить его, каналью, не смей. Не-е-ет… Помилуйте — он личность, он человек! Нет-с, в прежнее время никаких личностев не было, и лупили их, скотов, как сидоровых коз, а у нас были и Севастополь, и итальянский поход, и всякая такая вещь.
Ты меня хоть от службы увольняй, а я все-таки, когда мерзавец этого заслужил, я загляну ему куда следует!
— Скажи мне… Прошу
тебя.
Ты ведь сама
говоришь, что не любишь его… Зачем же вы вместе?..
—
Ты хотел убежать? Надень же шапку. Послушай, Хлебников, я теперь
тебе не начальник, я сам — несчастный, одинокий, убитый человек.
Тебе тяжело? Больно?
Поговори же со мной откровенно. Может быть,
ты хотел бы убить себя? — спрашивал Ромашов бессвязным шепотом.
— Во-от посылает той самый черт до того солдата самого свово главное вовшебника. Вот приходит той вов-шебник и говурит: «Солдат, а солдат, я
тебя зъем!» А солдат ему отвечает и
говорит: «Ни,
ты меня не можешь зъесть, так что я и сам вовшебник!»
Но рядом со мною стоит такой же смелый и такой же гордый человек, как я, и я
говорю ему: «Пойдем и сделаем вдвоем так, чтобы оно ни
тебя, ни меня не ударило».
— Да, да…
Говори… Если я только могу, я сделаю все, что
ты хочешь.
— Нет, нет, нет, нет, —
говорила она горячим, поспешным, умоляющим шепотом. —
Ты меня не понял. Иди ко мне ближе… как раньше… Иди же!..
— Нет,
говори все. Я
тебя люблю.
— „А солдатскую шинель, — говорит капитан-исправник, загвоздивши тебе опять в придачу кое-какое крепкое словцо, — зачем стащил? и у священника тоже сундук с медными деньгами?“ — „Никак нет, —
говоришь ты, не сдвинувшись, — в воровском деле никогда еще не оказывался“.
— Ступай же,
говорят тебе! — кричали запорожцы. Двое из них схватили его под руки, и как он ни упирался ногами, но был наконец притащен на площадь, сопровождаемый бранью, подталкиваньем сзади кулаками, пинками и увещаньями. — Не пяться же, чертов сын! Принимай же честь, собака, когда тебе дают ее!
Неточные совпадения
Хлестаков. Стой,
говори прежде одна. Что
тебе нужно?
Анна Андреевна. Цветное!.. Право,
говоришь — лишь бы только наперекор. Оно
тебе будет гораздо лучше, потому что я хочу надеть палевое; я очень люблю палевое.
Городничий (с неудовольствием).А, не до слов теперь! Знаете ли, что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери? Что? а? что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и давай
тебе еще награду за это? Да если б знали, так бы
тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы,
говорит, и дворянам не уступим». Да дворянин… ах
ты, рожа!
Анна Андреевна. Где ж, где ж они? Ах, боже мой!.. (Отворяя дверь.)Муж! Антоша! Антон! (
Говорит скоро.)А все
ты, а всё за
тобой. И пошла копаться: «Я булавочку, я косынку». (Подбегает к окну и кричит.)Антон, куда, куда? Что, приехал? ревизор? с усами! с какими усами?
Купцы. Ей-ей! А попробуй прекословить, наведет к
тебе в дом целый полк на постой. А если что, велит запереть двери. «Я
тебя, —
говорит, — не буду, —
говорит, — подвергать телесному наказанию или пыткой пытать — это,
говорит, запрещено законом, а вот
ты у меня, любезный, поешь селедки!»