Неточные совпадения
И
начинало мне представляться, что годы и десятки лет
будет тянуться этот ненастный вечер,
будет тянуться вплоть до моей смерти, и так же
будет реветь за окнами ветер, так же тускло
будет гореть лампа под убогим зеленым абажуром, так же тревожно
буду ходить я взад и вперед по моей комнате, так же
будет сидеть около печки молчаливый, сосредоточенный Ярмола — странное, чуждое мне существо, равнодушное ко всему на свете: и к тому, что у него дома в семье
есть нечего, и к бушеванию ветра, и к моей неопределенной, разъедающей тоске.
Поплевав на пальцы, она
начала раскладывать кабалу. Карты падали на стол с таким звуком, как будто бы они
были сваляны из теста, и укладывались в правильную восьмиконечную звезду. Когда последняя карта легла рубашкой вверх на короля, Мануйлиха протянула ко мне руку.
— Большой интерес тебе выходит через дальнюю дорогу, —
начала она привычной скороговоркой. — Встреча с бубновой дамой и какой-то приятный разговор в важном доме. Вскорости получишь неожиданное известие от трефового короля. Падают тебе какие-то хлопоты, а потом опять падают какие-то небольшие деньги.
Будешь в большой компании, пьян
будешь… Не так чтобы очень сильно, а все-таки выходит тебе выпивка. Жизнь твоя
будет долгая. Если в шестьдесят семь лет не умрешь, то…
— О нет, нет… Я
буду в лесу в это время, никуда из хаты не выйду… Но я
буду сидеть и все думать, что вот я иду по улице, вхожу в ваш дом, отворяю двери, вхожу в вашу комнату… Вы сидите где-нибудь… ну хоть у стола… я подкрадываюсь к вам сзади тихонько… вы меня не слышите… я хватаю вас за плечо руками и
начинаю давить… все крепче, крепче, крепче… а сама гляжу на вас… вот так — смотрите…
— Олеся, ты теперь обо мне дурно подумала, — сказал я с упреком. — Стыдно тебе! Неужели и ты думаешь, что я могу уехать, бросив тебя? Нет, моя дорогая. Я потому и
начал этот разговор, что хочу сегодня же пойти к твоей бабушке и сказать ей, что ты
будешь моей женой.
— Как тебе сказать, Олеся? —
начал я с запинкой. — Ну да, пожалуй, мне это
было бы приятно. Я ведь много раз говорил тебе, что мужчина может не верить, сомневаться, даже смеяться, наконец. Но женщина… женщина должна
быть набожна без рассуждений. В той простой и нежной доверчивости, с которой она отдает себя под защиту Бога, я всегда чувствую что-то трогательное, женственное и прекрасное.
— Нет, мой дорогой, ничего я не боюсь, если понадобится. Только зачем же людей в грех вводить? Ты, может
быть, не знаешь… Ведь я там… в Переброде… погрозилась со зла да со стыда… А теперь чуть что случится, сейчас на нас скажут: скот ли
начнет падать, или хата у кого загорится, — все мы
будем виноваты. Бабушка, — обратилась она к Мануйлихе, возвышая голос, — правду ведь я говорю?
«Ну, теперь готовься, — говорит волк, — сейчас я
начну тебя
есть».
— Избили они его, — сказала она, погладив щеки ладонями, и, глядя на ладони, судорожно усмехалась. — Под утро он говорит мне: «Прости, сволочи они, а не простишь — на той же березе повешусь». — «Нет, говорю, дерево это не погань, не смей, Иуда, я на этом дереве муки приняла. И никому, ни тебе, ни всем людям, ни богу никогда обиды моей не прощу». Ох, не прощу, нет уж! Семнадцать месяцев держал он меня, все уговаривал,
пить начал, потом — застудился зимою…
«Да, да; но ведь этим надо
было начать! — думал он опять в страхе. — Троекратное „люблю“, ветка сирени, признание — все это должно быть залогом счастья всей жизни и не повторяться у чистой женщины. Что ж я? Кто я?» — стучало, как молотком, ему в голову.
Неточные совпадения
Городничий. Да, там, говорят,
есть две рыбицы: ряпушка и корюшка, такие, что только слюнка потечет, как
начнешь есть.
Да если спросят, отчего не выстроена церковь при богоугодном заведении, на которую назад тому пять лет
была ассигнована сумма, то не позабыть сказать, что
начала строиться, но сгорела.
«Давай!
Начни с хозяюшки». // «
Пьешь водку, Тимофеевна?»
«Скажи, служивый, рано ли // Начальник просыпается?» // — Не знаю. Ты иди! // Нам говорить не велено! — // (Дала ему двугривенный). // На то у губернатора // Особый
есть швейцар. — // «А где он? как назвать его?» // — Макаром Федосеичем… // На лестницу поди! — // Пошла, да двери заперты. // Присела я, задумалась, // Уж
начало светать. // Пришел фонарщик с лестницей, // Два тусклые фонарика // На площади задул.
Приходит немец: «Только-то?..» // И
начал нас по-своему, // Не торопясь,
пилить.