Чем более поддавался Хвалынцев этим мыслям, тем все смутнее и тяжелее становилось ему, и он вдруг как-то почувствовал себя одиноким, чужим, лишним среди этой
толпы товарищей, отторгнутым от нее членом, вследствие какого-то тайного, неведомого, высшего приговора. Ему стало очень горько и больно; досада, и злость, и сознание своего бессилия еще пуще стали сжимать и щемить его душу.
Неточные совпадения
Хвалынцев еще внизу, в швейцарской, услышал о какой-то прокламации и вместе с несколькими
товарищами спешно направился в сборную комнату, из которой одни выходили, другие входили, так что отлив постоянно пополнялся новым приливом, и таким образом
толпа ни на минуту не уменьшалась.
Улица была почти уже запружена, поэтому несколько наиболее влиятельных личностей, пользовавшихся авторитетом между
товарищами, желая предупредить неуместное столкновение с полицией, подали мысль отправиться на большой двор, чтобы быть таким образом все-таки в стенах университета, не подлежащего ведению общей блюстительницы градского порядка, — и
толпа хлынула в ворота.
Студенты в течение трех лет успели хорошо узнать Хвалынцева. В очень многих кружках он пользовался любовью, как добрый и честный
товарищ, и уважением, как хороший, дельный, работящий студент. Поэтому, при появлении его на лестнице,
толпа замолкла и приготовилась выслушать.
— Браво! Хорошо! Отлично! Согласны! Все согласны! — дружно подхватили в
толпе — и Хвалынцев сошел с лестницы, приветствуемый горячими рукопожатиями многих своих
товарищей.
— Берите и нас!.. Арестуйте и нас вместе с ними! Мы хотим быть с нашими
товарищами! — раздались вдруг крики из особой
толпы нематрикулистов, и вся она хлынула вперед, на соединение с арестованными.
Какой-то молодой человек, без сюртука, одетый в одну рубашку и панталоны, с студентской фуражкой на голове, с топором за кожаным поясом, предводительствуя небольшой группой своих товарищей-студентов, просто поражал
толпу, смотревшую на пожар, чудесами неимоверного мужества.
Теперь, когда я вспоминаю первые два — три года своего учения в ровенской гимназии и спрашиваю себя, что там было в то время наиболее светлого и здорового, то ответ у меня один:
толпа товарищей, интересная война с начальством и — пруды, пруды…
Он выглядывал до того времени из
толпы товарищей, как страус между индейками; говорил он глухим, гробовым голосом, при каждом слове глубокомысленно закрывал глаза, украшенные белыми ресницами, и вообще старался сохранить вид человека рассудительного, необычайно умного и даже, если можно, ученого.
Передо мною стоит в натянутом положении старик Тарас, натурщик, которому профессор Н. велел положить «рука на галава», потому что это «ошен классишеский поза»; вокруг меня — целая
толпа товарищей, так же, как и я, сидящих перед мольбертами с палитрами и кистями в руках.
Неточные совпадения
Осклабился,
товарищам // Сказал победным голосом: // «Мотайте-ка на ус!» // Пошло,
толпой подхвачено, // О крепи слово верное // Трепаться: «Нет змеи — // Не будет и змеенышей!» // Клим Яковлев Игнатия // Опять ругнул: «Дурак же ты!» // Чуть-чуть не подрались!
Однажды, когда удалось нам как-то рассеять и прогнать довольно густую
толпу, наехал я на казака, отставшего от своих
товарищей; я готов был уже ударить его своею турецкою саблею, как вдруг он снял шапку и закричал: «Здравствуйте, Петр Андреич! Как вас бог милует?»
— Героем времени постепенно становится
толпа, масса, — говорил он среди либеральной буржуазии и, вращаясь в ней, являлся хорошим осведомителем для Спивак. Ее он пытался пугать все более заметным уклоном «здравомыслящих» людей направо, рассказами об организации «Союза русского народа», в котором председательствовал историк Козлов, а
товарищем его был регент Корвин, рассказывал о работе эсеров среди ремесленников, приказчиков, служащих. Но все это она знала не хуже его и, не пугаясь, говорила:
Он стал расталкивать
товарищей локтями и плечами, удивительно легко, точно ветер траву, пошатывая людей. Вытолкнув Самгина из гущи
толпы, он сказал:
И он промчался пред полками, // Могущ и радостен, как бой. // Он поле пожирал очами. // За ним вослед неслись
толпой // Сии птенцы гнезда Петрова — // В пременах жребия земного, // В трудах державства и войны // Его
товарищи, сыны: // И Шереметев благородный, // И Брюс, и Боур, и Репнин, // И, счастья баловень безродный, // Полудержавный властелин.