Как отъехала вольная команда, ребята наши повеселели. Володька даже в пляс пустился, и сейчас мы весь свой страх забыли. Ушли мы в падь, называемая
та падь Дикманская, потому что немец-пароходчик Дикман в ней свои пароходы строил… над рекой… Развели огонь, подвесили два котла, в одном чай заварили, в другом уху готовим. А дело-то уж и к вечеру подошло, глядишь, и совсем стемнело, и дождик пошел. Да нам в то время дождик, у огня-то за чаем, нипочем показался.
Неточные совпадения
Тоже и народ взять: живут по лесу, конину жрут, сырое мясо едят,
падаль, прости господи, и
ту трескают… тьфу!
Без сомнения, многие в
ту ночь не
спали; не одно ухо чутко ловило заглушенные звуки борьбы «под крышкой» [«Сделать крышку» — на арестантском жаргоне значит убить кого-либо в среде самой тюрьмы.
Вот вошли мы в тайгу, а на
ту пору шли мы
падью по речке; по одну сторону горы и по другую тоже горы, лиственью поросли густо.
Кончилось все, а мы испугались, никак сообразиться не можем, друг на друга глядим: что же, мол, это такое — во сне али вправду? Только вдруг слышим: сзади, на
том месте, где
спали мы, под деревом, Буран у нас стонет…
Выдал он нам по положению, рыбы еще дал несколько, да от себя по двугривенному накинул. Потом перекрестился на небо, ушел к себе на заимку и дверь запер. Погасили сибиряки огни, легли
спать — до свету-то еще не близко. А мы пошли себе своею дорогой, и очень нам всем в
ту ночь тоскливо было.
В
то время старичок этот был уж в отставке и жил себе в Николаевске на спокое, в собственном домишке. И по старой памяти все он с нашими ребятами из вольной команды дружбу водил. Вот сидел он
тем временем у себя на крылечке и трубку покуривал. Курит трубку и видит: в Дикманской
пади огонек горит. «Кому же бы это, думает,
тот огонек развести?»
«Нет, — говорят
те, — не в Дикманской
пади. Ноне им повыше надо быть. Да и
то, никак, вольной команде нонче в город возвращаться».
Бродяга
спал, а мои мысли не давали мне покоя. Я забыл о
том, что привело его в тюрьму и ссылку, что пережил он, что сделал в
то время, когда «перестал слушаться родителей». Я видел в нем только молодую жизнь, полную энергии и силы, страстно рвущуюся на волю… Куда?
Он шел домой и, уходя, спешил заглянуть на больного. Разумихин донес ему, что
тот спит, как сурок. Зосимов распорядился не будить, пока проснется. Сам же обещал зайти часу в одиннадцатом.
Изменялись краски этого волшебного узора, который он подбирал как художник и как нежный влюбленный, изменялся беспрестанно он сам,
то падая в прах к ногам идола, то вставая и громя хохотом свои муки и счастье.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Перестань, ты ничего не знаешь и не в свое дело не мешайся! «Я, Анна Андреевна, изумляюсь…» В таких лестных рассыпался словах… И когда я хотела сказать: «Мы никак не смеем надеяться на такую честь», — он вдруг
упал на колени и таким самым благороднейшим образом: «Анна Андреевна, не сделайте меня несчастнейшим! согласитесь отвечать моим чувствам, не
то я смертью окончу жизнь свою».
Смотреть никогда не мог на них равнодушно; и если случится увидеть этак какого-нибудь бубнового короля или что-нибудь другое,
то такое омерзение
нападет, что просто плюнешь.
Ой! ночка, ночка пьяная! // Не светлая, а звездная, // Не жаркая, а с ласковым // Весенним ветерком! // И нашим добрым молодцам // Ты даром не прошла! // Сгрустнулось им по женушкам, // Оно и правда: с женушкой // Теперь бы веселей! // Иван кричит: «Я
спать хочу», // А Марьюшка: — И я с тобой! — // Иван кричит: «Постель узка», // А Марьюшка: — Уляжемся! — // Иван кричит: «Ой, холодно», // А Марьюшка: — Угреемся! — // Как вспомнили
ту песенку, // Без слова — согласилися // Ларец свой попытать.
— // Я знал Ермилу, Гирина, //
Попал я в
ту губернию // Назад
тому лет пять // (Я в жизни много странствовал, // Преосвященный наш // Переводить священников // Любил)…
Пред каждою иконою // Иона
падал ниц: // «Не спорьте! дело Божие, // Котора взглянет ласковей, // За
тою и пойду!» // И часто за беднейшею // Иконой шел Ионушка // В беднейшую избу.