Да, это она, шумная улица. Светлая, гремучая, полная жизни волна катится, дробясь, сверкая и рассыпаясь тысячью звуков. Она то поднимается, возрастает,
то падает опять к отдаленному, но неумолчному рокоту, оставаясь все время спокойной, красиво-бесстрастной, холодной и безучастной.
Неточные совпадения
Должно быть, австрийцы тоже крепко осердились на дядю Максима. По временам в «Курьерке», исстари любимой газете панов помещиков, упоминалось в реляциях его имя в числе отчаянных гарибальдийских сподвижников, пока однажды из
того же «Курьерка» паны не узнали, что Максим
упал вместе с лошадью на поле сражения. Разъяренные австрийцы, давно уже, очевидно, точившие зубы на заядлого волынца (которым, чуть ли не одним, по мнению его соотечественников, держался еще Гарибальди), изрубили его, как капусту.
Они как будто
падали, проникая в темную головку, один за другим,
то тихие, неясные,
то громкие, яркие, оглушающие.
И звуки летели и
падали один за другим, все еще слишком пестрые, слишком звонкие… Охватившие мальчика волны вздымались все напряженнее, налетая из окружающего звеневшего и рокотавшего мрака и уходя в
тот же мрак, сменяясь новыми волнами, новыми звуками… быстрее, выше, мучительнее подымали они его, укачивали, баюкали… Еще раз пролетела над этим тускнеющим хаосом длинная и печальная нота человеческого окрика, и затем все сразу смолкло.
Чувство жгучей боли и обиды подступило к его горлу; он
упал на траву и заплакал. Плач этот становился все сильнее, судорожные рыдания потрясали все его маленькое тело,
тем более что какая-то врожденная гордость заставляла его подавлять эту вспышку.
Он шел домой и, уходя, спешил заглянуть на больного. Разумихин донес ему, что
тот спит, как сурок. Зосимов распорядился не будить, пока проснется. Сам же обещал зайти часу в одиннадцатом.
Изменялись краски этого волшебного узора, который он подбирал как художник и как нежный влюбленный, изменялся беспрестанно он сам,
то падая в прах к ногам идола, то вставая и громя хохотом свои муки и счастье.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Перестань, ты ничего не знаешь и не в свое дело не мешайся! «Я, Анна Андреевна, изумляюсь…» В таких лестных рассыпался словах… И когда я хотела сказать: «Мы никак не смеем надеяться на такую честь», — он вдруг
упал на колени и таким самым благороднейшим образом: «Анна Андреевна, не сделайте меня несчастнейшим! согласитесь отвечать моим чувствам, не
то я смертью окончу жизнь свою».
Смотреть никогда не мог на них равнодушно; и если случится увидеть этак какого-нибудь бубнового короля или что-нибудь другое,
то такое омерзение
нападет, что просто плюнешь.
Ой! ночка, ночка пьяная! // Не светлая, а звездная, // Не жаркая, а с ласковым // Весенним ветерком! // И нашим добрым молодцам // Ты даром не прошла! // Сгрустнулось им по женушкам, // Оно и правда: с женушкой // Теперь бы веселей! // Иван кричит: «Я
спать хочу», // А Марьюшка: — И я с тобой! — // Иван кричит: «Постель узка», // А Марьюшка: — Уляжемся! — // Иван кричит: «Ой, холодно», // А Марьюшка: — Угреемся! — // Как вспомнили
ту песенку, // Без слова — согласилися // Ларец свой попытать.
— // Я знал Ермилу, Гирина, //
Попал я в
ту губернию // Назад
тому лет пять // (Я в жизни много странствовал, // Преосвященный наш // Переводить священников // Любил)…
Пред каждою иконою // Иона
падал ниц: // «Не спорьте! дело Божие, // Котора взглянет ласковей, // За
тою и пойду!» // И часто за беднейшею // Иконой шел Ионушка // В беднейшую избу.