Неточные совпадения
Удивленная мать
с каким-то странным
чувством слушала этот полусонный, жалобный шепот… Ребенок говорил о своих сонных грезах
с такою уверенностью, как будто это что-то реальное. Тем не менее мать встала, наклонилась к мальчику, чтобы поцеловать его, и тихо вышла, решившись незаметно подойти к открытому окну со стороны сада.
Казалось, она была частью его самого; звуки, которые она издавала, лились будто из собственной его согретой и разнеженной груди, и каждый изгиб его
чувства, каждый оттенок его скорби тотчас же дрожал в чудесной дудке, тихо срывался
с нее и звучно несся вслед за другими, среди чутко слушавшего вечера.
Эта чрезвычайно желчная дева, очень искусно «выламывавшая» пальцы своих учениц, чтобы придать им необходимую гибкость, вместе
с тем
с замечательным успехом убивала в своих питомцах всякие признаки
чувства музыкальной поэзии.
Зато у Иохима было непосредственное музыкальное
чувство, он любил и грустил и
с любовью своей, и
с тоской обращался к родной природе.
И это было правда. Тайна этой поэзии состояла в удивительной связи между давно умершим прошлым и вечно живущей, и вечно говорящею человеческому сердцу природой, свидетельницей этого прошлого. А он, грубый мужик в смазных сапогах и
с мозолистыми руками, носил в себе эту гармонию, это живое
чувство природы.
Бедная мать! Слепота ее ребенка стала и ее вечным, неизлечимым недугом. Он сказался и в болезненно преувеличенной нежности, и в этом всю ее поглотившем
чувстве, связавшем тысячью невидимых струн ее изболевшее сердце
с каждым проявлением детского страдания. По этой причине то, что в другой вызвало бы только досаду, — это странное соперничество
с хохлом-дударем, — стало для нее источником сильнейших, преувеличенно-жгучих страданий.
Вместе
с тем ее гневное
чувство к Иохиму улеглось окончательно. Она была счастлива и сознавала, что обязана этим счастьем ему: он научил ее, как опять привлечь к себе ребенка, и если теперь ее мальчик получит от нее целые сокровища новых впечатлений, то за это оба они должны быть благодарны ему, мужику-дударю, их общему учителю.
Дядя Максим относился ко всем этим музыкальным экспериментам только терпимо. Как это ни странно, но так явно обнаружившиеся склонности мальчика порождали в инвалиде двойственное
чувство.
С одной стороны, страстное влечение к музыке указывало на несомненно присущие мальчику музыкальные способности и, таким образом, определяло отчасти возможное для него будущее.
С другой — к этому сознанию примешивалось в сердце старого солдата неопределенное
чувство разочарования.
Он сидел на том же месте, озадаченный,
с низко опущенною головой, и странное
чувство, — смесь досады и унижения, — наполнило болью его сердце. В первый раз еще пришлось ему испытать унижение калеки; в первый раз узнал он, что его физический недостаток может внушать не одно сожаление, но и испуг. Конечно, он не мог отдать себе ясного отчета в угнетавшем его тяжелом
чувстве, но оттого, что сознание это было неясно и смутно, оно доставляло не меньше страдания.
Одну минуту можно было подумать, что он не находит в своей душе того, к чему прислушивается
с таким жадным вниманием. Но потом, хотя все
с тем же удивленным видом и все как будто не дождавшись чего-то, он дрогнул, тронул клавиши и, подхваченный новой волной нахлынувшего
чувства, отдался весь плавным, звонким и певучим аккордам…
Уже
с самого начала на дне этого
чувства лежало зернышко чего-то другого, и теперь это «другое» расстилалось над ним, как стелется грозовая туча по горизонту.
Между тем Максим круто повернулся и заковылял по улице. Его лицо было красно, глаза горели…
С ним была, очевидно, одна из тех вспышек, которые были хорошо известны всем, знавшим его в молодости. И теперь это был уже не педагог, взвешивающий каждое слово, а страстный человек, давший волю гневному
чувству. Только кинув искоса взгляд на Петра, старик как будто смягчился. Петр был бледен, как бумага, но брови его были сжаты, а лицо глубоко взволнованно.
И он был
с этою тайной наедине несколько кратких мгновений… Впоследствии от них осталось только
чувство какого-то удовлетворения и странная уверенность, что тогда он видел.
Живое
чувство родной природы, чуткая оригинальная связь
с непосредственными источниками народной мелодии сказывались в импровизации, которая лилась из-под рук слепого музыканта.
Неточные совпадения
Почтмейстер. Нет, о петербургском ничего нет, а о костромских и саратовских много говорится. Жаль, однако ж, что вы не читаете писем: есть прекрасные места. Вот недавно один поручик пишет к приятелю и описал бал в самом игривом… очень, очень хорошо: «Жизнь моя, милый друг, течет, говорит, в эмпиреях: барышень много, музыка играет, штандарт скачет…» —
с большим,
с большим
чувством описал. Я нарочно оставил его у себя. Хотите, прочту?
Софья. Ваше изъяснение, дядюшка, сходно
с моим внутренним
чувством, которого я изъяснить не могла. Я теперь живо чувствую и достоинство честного человека и его должность.
Одно привычное
чувство влекло его к тому, чтобы снять
с себя и на нее перенести вину; другое
чувство, более сильное, влекло к тому, чтобы скорее, как можно скорее, не давая увеличиться происшедшему разрыву, загладить его.
Он не верит и в мою любовь к сыну или презирает (как он всегда и подсмеивался), презирает это мое
чувство, но он знает, что я не брошу сына, не могу бросить сына, что без сына не может быть для меня жизни даже
с тем, кого я люблю, но что, бросив сына и убежав от него, я поступлю как самая позорная, гадкая женщина, — это он знает и знает, что я не в силах буду сделать этого».
Он говорил то самое, что предлагал Сергей Иванович; но, очевидно, он ненавидел его и всю его партию, и это
чувство ненависти сообщилось всей партии и вызвало отпор такого же, хотя и более приличного озлобления
с другой стороны. Поднялись крики, и на минуту всё смешалось, так что губернский предводитель должен был просить о порядке.