— Никакого. С тех пор как я вам писал письмо, в ноябре месяце, ничего не переменилось. Правительство, чувствующее поддержку во всех злодействах в Польше, идет очертя голову, ни в грош не ставит Европу, общество падает глубже и глубже. Народ молчит.
Польское дело — не его дело, — у нас враг один, общий, но вопрос розно поставлен. К тому же у нас много времени впереди — а у них его нет.
Это начало еще более способствовало Райнерову замешательству, но он оправился и с полною откровенностью рассказал революционному агенту, что под видом сочувствия
польскому делу им навязывают девушку в таком положении, в котором женщина не может скитаться по лесам и болотам, а имеет всякое право на человеческое снисхождение.
Не мнишь ли ты, что я тебя боюсь? // Что более поверят
польской деве, // Чем русскому царевичу? — Но знай, // Что ни король, ни папа, ни вельможи // Не думают о правде слов моих. // Димитрий я иль нет — что им за дело? // Но я предлог раздоров и войны. // Им это лишь и нужно, и тебя, // Мятежница! поверь, молчать заставят. // Прощай.
В цыдулках Миките Моисеевичу о
польских делах пишет (Украинцев), которые не нужны, что надобет делать; а цесарскую сторону, где надежда союза, позабыл.
Неточные совпадения
Был, после начала возмущения,
день седьмый. Глуповцы торжествовали. Но несмотря на то что внутренние враги были побеждены и
польская интрига посрамлена, атаманам-молодцам было как-то не по себе, так как о новом градоначальнике все еще не было ни слуху ни духу. Они слонялись по городу, словно отравленные мухи, и не смели ни за какое
дело приняться, потому что не знали, как-то понравятся ихние недавние затеи новому начальнику.
— Тогда, это… действительно — другое
дело! — выговорил Харламов, не скрывая иронии. — Но, видите ли: мне точно известно, что в 905 году капитан Вельяминов был подпоручиком Псковского полка и командовал ротой его, которая расстреливала людей у Александровского сквера. Псковский полк имеет еще одну историческую заслугу пред отечеством: в 831 году он укрощал
польских повстанцев…
Они попались в одном и том же
деле с
польскими прокламациями и судились за попытку освободиться от конвоя, когда их вели на железную дорогу.
С
польской войны велели в царские
дни и на больших концертах петь народный гимн, составленный корпуса жандармов полковником Львовым.
Время, следовавшее за усмирением
польского восстания, быстро воспитывало. Нас уже не одно то мучило, что Николай вырос и оселся в строгости; мы начали с внутренним ужасом разглядывать, что и в Европе, и особенно во Франции, откуда ждали пароль политический и лозунг,
дела идут неладно; теории наши становились нам подозрительны.