Неточные совпадения
Особенно усердным
студентом я не
был, но с увлечением слушал некоторых профессоров, особенно по физиологии растений и по зоологии.
В то время среди
студентов была целая группа архангельцев.
Может
быть, чтобы сделать строгий выговор за то, что мы молоды, что мы
студенты, что мы наверное имеем «образ мыслей» и самым фактом своего существования выказываем неуважение к старым генералам.
— Нет, послушайте, Потапов. Вы ошибаетесь, — сказал он. — Она не просто генеральская дочка… Ее история — особенная… Только, пожалуйста, пусть это останется между нами. Я слышал все это от жены профессора N и не хотел бы, чтобы это распространилось среди
студентов. Она действительно дочь Ферапонтьева… То
есть, собственно, он не Ферапонтьев, а Салманов… Но она — американка…
Через два дня, заглянув в вестибюль академии, где обыкновенно выставлялись письма, получаемые на имя
студентов, я увидел небольшой конверт с моим адресом. В нем
было написанное твердым круглым почерком приглашение...
Шаферами со стороны Урманова
были два
студента старших курсов, со стороны невесты — высокий приличный кузен, во фраке.
Может
быть, два
студента, но мне казалось, что одна
была женщина, что он
поет только для нее и скупится посылать дальше задушевные ноты…
Он
был депутатом от
студентов, и его («времена
были строгие») отдали в солдаты.
Говорили еще кое-что, но все это
были одни темные толки: достоверно никто из
студентов не знал ничего, протоколы заседаний хранились в тайне, а профессора молчали.
Слухи эти пошли от Урманова, который
был уже довольно близок к профессорской среде, но, по своей экспансивности, смотрел на многое глазами
студентов.
Все мы, конечно,
были знакомы г-ну Шмиту. Он
был истинный артист своего дела и знал
студентов не только по фамилиям, но и по степени их аппетита и по их вкусам. Меня всегда забавляло странное сходство толстого и некрасивого немца с его субтильной и хорошенькой дочкой. Когда он смеялся, широкий рот раскрывался до ушей, и он становился похож на толстую лягушку… Девушка казалась мне теперь маленьким головастиком…
Вокруг нас собиралась кучка
студентов, внимательно слушавших этот односторонний диалог. Здесь
были противники Бел_и_чки, как и Крестовоздвиженский, которые считали, что я должен
быть на их стороне, и удивлялись, что я как будто возражаю.
Были и другие, которые теперь считали меня своим неожиданным союзником, и тоже не понимали, почему это случилось?..
Когда я вошел в музей профессора, Изборского окружала кучка
студентов. Изборский
был высок, и его глаза то и дело сверкали над головами молодежи. Рядом с ним стоял Крестовоздвиженский, и они о чем-то спорили.
Студент нападал. Профессор защищался.
Студенты, по крайней мере те, кто вмешивался изредка в спор,
были на стороне Крестовоздвиженского. Я не сразу вслушался, что говорил Крестовоздвиженский, и стал рассматривать таблицы, в ожидании предстоявшей лекции.
Соколовы
были гражданские супруги. Он — немолодой сравнительно, очень добродушный
студент, товарищ Преображенского. Она — малообразованная женщина с круглым веснушчатым лицом и с прямыми, черными, подстриженными в скобку волосами. Дося
была с ними очень дружна и часто останавливалась у них.
Мне показалось, что
студенты переглянулись в темноте. Через минуту вся кучка ввалилась в дачку Соколовых, и я представлял себе, как они все целуются с Досей. Мне вспомнилось, что, кажется, в преданности Чернова
была не одна благодарность, и с этой мыслью я пошел дальше…
Дача, куда меня звала Дося,
была в лесу, направо от московского шоссе, недалеко от бывшей дачки Урмановых. Дача
была большая, но в ней зимой жили только два
студента, занимавшие две комнаты. Она
была в стороне и представляла то удобство, что в случае надобности жильцы открывали другие комнаты, и тогда помещалось сколько угодно народу. Там часто происходили наши тайные собрания.
В сенях
было натоптано снегом и навалены кучи платьев. Несколько
студентов устроились на этих кучах в зашипели на нас, когда мы вошли. В большой гостиной рядом кто-то читал грубоватым семинарским голосом, влагая в это чтение много внимания и убедительности. Гостиная
была полна: из Москвы приехали
студенты университета, политехники, курсистки.
Было накурено, душно, одна лампа давала мало свету…
Она взяла меня за руку и повела за собой через узенький коридор в спальню хозяев. Здесь
были Соколов, Соколова и Чернов. Соколов сидел на кровати, сложив руки ладонями и повернув к открытым дверям свое грубоватое серьезное лицо. Соколова кинула на Досю вопросительный и беспокойный взгляд, Чернов сидел на подоконнике, рядом с молоденьким
студентом Кучиным.
Неточные совпадения
Для чего этим трем барышням нужно
было говорить через день по-французски и по-английски; для чего они в известные часы играли попеременкам на фортепиано, звуки которого слышались у брата наверху, где занимались
студенты; для чего ездили эти учителя французской литературы, музыки, рисованья, танцев; для чего в известные часы все три барышни с М-llе Linon подъезжали в коляске к Тверскому бульвару в своих атласных шубках — Долли в длинной, Натали в полудлинной, а Кити в совершенно короткой, так что статные ножки ее в туго-натянутых красных чулках
были на всем виду; для чего им, в сопровождении лакея с золотою кокардой на шляпе, нужно
было ходить по Тверскому бульвару, — всего этого и многого другого, что делалось в их таинственном мире, он не понимал, но знал, что всё, что там делалось,
было прекрасно, и
был влюблен именно в эту таинственность совершавшегося.
— Я только хочу сказать, что те права, которые меня… мой интерес затрагивают, я
буду всегда защищать всеми силами; что когда у нас, у
студентов, делали обыск и читали наши письма жандармы, я готов всеми силами защищать эти права, защищать мои права образования, свободы. Я понимаю военную повинность, которая затрагивает судьбу моих детей, братьев и меня самого; я готов обсуждать то, что меня касается; но судить, куда распределить сорок тысяч земских денег, или Алешу-дурачка судить, — я не понимаю и не могу.
Главное же, чему удивлялся и смеялся
студент,
было то, что Лизавета поминутно
была беременна…
Он рассказал до последней черты весь процесс убийства: разъяснил тайну заклада(деревянной дощечки с металлическою полоской), который оказался у убитой старухи в руках; рассказал подробно о том, как взял у убитой ключи, описал эти ключи, описал укладку и чем она
была наполнена; даже исчислил некоторые из отдельных предметов, лежавших в ней; разъяснил загадку об убийстве Лизаветы; рассказал о том, как приходил и стучался Кох, а за ним
студент, передав все, что они между собой говорили; как он, преступник, сбежал потом с лестницы и слышал визг Миколки и Митьки; как он спрятался в пустой квартире, пришел домой, и в заключение указал камень во дворе, на Вознесенском проспекте, под воротами, под которым найдены
были вещи и кошелек.
Как: из-за того, что бедный
студент, изуродованный нищетой и ипохондрией, накануне жестокой болезни с бредом, уже, может
быть, начинавшейся в нем (заметь себе!), мнительный, самолюбивый, знающий себе цену и шесть месяцев у себя в углу никого не видавший, в рубище и в сапогах без подметок, — стоит перед какими-то кварташками [Кварташка — ироническое от «квартальный надзиратель».] и терпит их надругательство; а тут неожиданный долг перед носом, просроченный вексель с надворным советником Чебаровым, тухлая краска, тридцать градусов Реомюра, [Реомюр, Рене Антуан (1683–1757) — изобретатель спиртового термометра, шкала которого определялась точками кипения и замерзания воды.