Неточные совпадения
Фигура человека, таким мрачным пятном ворвавшаяся сюда, теперь стушевалась, будто слившись с этою природой. И душа человека тоже начала с нею сливаться. Прошка полежал несколько минут, закрыв лицо согнутыми в локтях руками. Потом он открыл глаза и, подняв голову, посмотрел на пруд, на лодки, которые опять мерно покачивались на синих струях, разводя вокруг себя серебристые круги; на
листья, которые дрожали над ним в
тонкой синеве воздуха, прислушался к чему-то, и вдруг легкая улыбка подернула его щеки.
— Их так много, и они так мелко написаны, а я сейчас должна уйти… Бог с ними! Не от соперницы?.. Да они и не по-русски, — прибавила она, перебирая
тонкие листы.
Он очень долго сидел над этим вторым письмом, многое в нем перемарывал и переделывал и, тщательно списав его на
тонком листе почтовой бумаги, сложил его как можно мельче и положил в карман.
Неточные совпадения
Стихотворение это, написанное красивым круглым почерком на
тонком почтовом
листе, понравилось мне по трогательному чувству, которым оно проникнуто; я тотчас же выучил его наизусть и решился взять за образец. Дело пошло гораздо легче. В день именин поздравление из двенадцати стихов было готово, и, сидя за столом в классной, я переписывал его на веленевую бумагу.
Около оголившихся корней того дуба, под которым я сидел, по серой, сухой земле, между сухими дубовыми
листьями, желудьми, пересохшими, обомшалыми хворостинками, желто-зеленым мхом и изредка пробивавшимися
тонкими зелеными травками кишмя кишели муравьи.
Там — раскрытый альбом с выскользнувшими внутренними
листами, там — свитки, перевязанные золотым шнуром; стопы книг угрюмого вида; толстые пласты рукописей, насыпь миниатюрных томиков, трещавших, как кора, если их раскрывали; здесь — чертежи и таблицы, ряды новых изданий, карты; разнообразие переплетов, грубых, нежных, черных, пестрых, синих, серых, толстых,
тонких, шершавых и гладких.
Она стояла, прислонясь спиною к
тонкому стволу березы, и толкала его плечом, с полуголых ветвей медленно падали желтые
листья, Лидия втаптывала их в землю, смахивая пальцами непривычные слезы со щек, и было что-то брезгливое в быстрых движениях ее загоревшей руки. Лицо ее тоже загорело до цвета бронзы, тоненькую, стройную фигурку красиво облегало синее платье, обшитое красной тесьмой, в ней было что-то необычное, удивительное, как в девочках цирка.
Иллюзия, которою я тешил себя, продолжалась недолго: вон один отживший, самый древний, именно старик, вынул из-за пазухи пачку
тонкой бумаги, отодрал
лист и высморкался в него, потом бросил бумажку, как в бездну, в свой неизмеримый рукав. «А! это живые!»